В Тигровой балке

В первую зиму своей работы в заповеднике я наблюдал бакланов на кормежке из шалашика, который был сделан на обрывистом берегу озера. Приходил я в засаду на восходе. Бакланы появлялись примерно через полчаса. Солнце поднималось к этому времени довольно высоко, и утки, вспугнутые моим появлением, успевали вернуться обратно. Вначале мое ухо улавливало привычный резкий гул — это, растопырив крылья, снижались кругами с большой высоты первые бакланы. Гул стремительно нарастал, и вот уже прямо передо мной одна за другой с громким плеском садились птицы, которые сперва только плавали у берега и оглядывались по сторонам. Им не терпелось скорее приняться за еду, но осторожность их останавливала. Однако подобная страховка не занимала больше нескольких десятков секунд. Голод глушил все остальные инстинкты, и птицы принимались нырять, выхватывая из темной глубины одну рыбу за другой. Скоро вся вода передо мной кипела от ныряющих птиц, а с неба шлепались на воду все новые и новые бакланы. Прибывшие позже птицы уже не тратили драгоценного времени и, едва опустившись, сразу же исчезали под водой.

Через десять минут на берег вылезал первый насытившийся баклан. Встав на кочку, он повертывался спиной к солнцу и расправлял крылья для просушки. К нему присоединялся другой, потом третий, и вскоре весь берег уже покрывался ими. Когда последние бакланы кончали кормежку, первые успевали проголодаться и вновь шли в воду. К полудню вся кормившаяся стая выходила на обрывистый берег и сушила на солнце свои перья, переговариваясь между собой скрипучим, далеко слышным гаканьем. В воде оставалось только несколько птиц.

Отлет бакланов на ночевки бывает столь же дружен. Стая почти одновременно поднимается в воздух и сразу же берет курс на место ночевки.

Во время сильных морозов, случающихся в заповеди нике, бакланам приходится столь же плохо, как и другим водоплавающим птицам. В такие дни бакланы скопляются по незамерзающим полыньям, а отдыхать вынуждены прямо на льду, отчего лапы у них сильно мерзнут. Голодные бакланы почти совершенно теряют осторожность. Под окнами нашего дома на Центральном кордоне, где озеро не замерзало даже в самые сильные морозы, всегда во время холодов держались кучи этих птиц. На них не действовало ничто — ни крики, ни стрельба. Стоило человеку, пугавшему их, исчезнуть, как они снова появлялись перед самыми окнами, пугливо оглядываясь и поспешно ныряя. При внезапной тревоге часть бакланов обычно находится под водой. Очевидно, шум и плеск потревоженных на поверхности воды птиц как-то воспринимается и находящимися под водой собратьями, ибо в таких случаях бакланы выскакивают из воды прямо в воздух, ни секунды не задерживаясь на поверхности. Они приобретают под водой нужную скорость для взлета, отталкиваясь крыльями и ногами.

Мне не давал покоя вопрос, где они ночуют. В первую зиму это выяснись не удалось, поскольку я еще плохо знал местность, да и снаряжение у меня было недостаточное. Уточнил только, что в ту зиму в пределах заповедника они не ночевали. Но во вторую зиму я разыскал наконец эти ночевки. Сначала я подробно расспрашивал местных жителей, ответы которых не отличались точностью и были весьма разнообразны. Одни говорили, что бакланы ночуют на отмелях и островах Вахша, другие утверждали, что на разливах, сидя на затопленных деревьях и кустах, в самых глухих участках. И, наконец, третьи рассказывали о ночевках бакланов в тростниковых трущобах. Мне самому пришлось добираться до цели.

В один из вечеров я доплыл до места, куда со всех сторон слетались сотни бакланов. Уже темнело, и я не мог все как следует разглядеть. На следующий день утром я точно засек место, откуда поднимались стаи, и задолго до захода засел прямо там, замаскировав свой челнок. Несмотря на то, что я устроился в засаду примерно за час до захода, на месте ночевки уже сидели небольшие группы бакланов. В центре большого тростникового массива на стыке двух озер тростник рос не так плотно, среди него просвечивали небольшие зеркала чистой воды. Сюда-то, как только солнце начало садиться, и стали слетаться стая за стаей прожорливые рыболовы. Стаи спускались с небольшими интервалами, благодаря которым я успевал подсчитывать и записывать число прибывающих птиц. Гогот и гам вокруг меня нарастали с каждой минутой.

Бакланы садились прямо в тростниковую гущу на стебли. Только очень густая заросль переплетенных между собою тростников могла выдержать такую нагрузку. В сумерках, когда лет прекратился, тростник почернел от покрывавших его птиц. По моим приблизительным подсчетам, сюда слетелось без малого шесть тысяч бакланов. А ведь это было явно не все, ибо часть пролетела на ночевку немного дальше. Гвалт вокруг стоял невообразимый. Несколько раз группы птиц, этак по тысяче с небольшим, вдруг срывались с места и, сделав в воздухе несколько суматошных кругов, садились обратно в тростники.