В тихом омуте

– Держи. – Хелен уже с улыбкой протягивала ему чашку. – О! А вот тут явно не все в порядке, – сказала она, резко втянув воздух и глядя на забинтованную руку в том месте, где он только что ее почесал.

Кожа под повязкой распухла и покраснела, а рана стала темной. Хелен принесла теплой воды, мыло, антисептик и свежий бинт. Промыв и обработав рану, она снова забинтовала руку, и Патрик поцеловал ее в губы.

– Папа, – укоризненно произнесла она, осторожно отстраняясь.

– Прости, прости, – извинился он, чувствуя, как его снова накрывает волна стыда – и злости.

Женщины всю жизнь его подводили. Сначала Лорен, потом Дженни, а за ней другие. Но не Хелен. Нет, кто угодно, только не Хелен. И все же она ему солгала. Он видел это по ее лицу, искреннему, не привыкшему к обману, и внутренне содрогнулся. Он снова вспомнил свой сон – как тело Лорен переворачивалось в воде. История повторялась, вот только женщины менялись к худшему.

Никки

Дженни сказала, что кому-то пора с этим разобраться.

– Тебе легко говорить, – возразила Никки. – И ты запела по-другому, правда? А раньше велела мне помалкивать ради собственного спокойствия. А теперь говоришь: хватит молчать?

Дженни никак не отреагировала на эти слова.

– Что ж, в любом случае, я пыталась. Ты знаешь, что это так. Я указывала нужное направление. Я предупреждала сестру, или не так? Разве я виновата, что меня никто не слушает? А-а, я намекаю слишком туманно, так, что ли? Слишком туманно! А ты хочешь, чтобы я ходила и выкладывала каждому все как есть? Подумай, куда тебя саму завел твой длинный язык!

Они спорили весь вечер.

– Это не моя вина! Ты не можешь меня упрекать! Я никогда не желала Нел Эбботт неприятностей. Я только рассказала ей, что знаю сама, вот и все. Ты же сама меня просила. С тобой все равно ничего хорошего не выйдет, это точно. Я даже не знаю, зачем с тобой разговариваю.

Дженни действовала ей на нервы. Она никак не могла угомониться. И самое ужасное – ну, не самое, потому что самым ужасным было отсутствие сна, – то, что Дженни, возможно, права. Никки знала это с самого начала, с того первого утра, когда почувствовала это, сидя у окна. Еще одна. Еще одна жертва реки. Она это сразу поняла и даже хотела поговорить с Шоном Таунсендом. Но не стала и правильно сделала. Она видела его реакцию, стоило ей упомянуть его мать: маска доброжелательности на мгновение приподнялась, а под ней скрывалась злость. В конце концов, он же был сыном своего отца.

– Тогда с кем? С кем, подруга? С кем мне поговорить? Только не с женщиной из полиции. Даже не предлагай. Они все одинаковые! Она же сразу доложит начальнику, скажешь нет? Но если не с ней, то с кем? С сестрой Нел?

Она не вызывала у Никки доверия. Вот девчонка – другое дело. «Но она же еще ребенок», – возразила Дженни, на что Никки заявила:

– И что? Да у нее в мизинце храбрости больше, чем у половины города вместе взятого.

Да, она поговорит с девчонкой. Правда, пока не решила, что именно ей скажет.

У Никки все еще хранились бумаги Нел. Те, над которыми они работали вместе. Она может показать их девчонке. У Никки была распечатка, а не рукописный текст, но дочь наверняка узнает стиль матери. Конечно, там было написано не так, как хотелось бы Никки. Отчасти это и послужило причиной, по которой они разошлись. Художественные разногласия. Нел психанула и заявила, что если Никки не может выложить правду, то они просто теряют время. Но что она знала о правде? Все ей пересказывали легенды.

Дженни поинтересовалась, почему Никки тянет время и не идет разговаривать с девчонкой, на что та ответила:

– Ладно, успокойся, я поговорю. Только позже. Я поговорю, когда буду готова.

Иногда ей хотелось, чтобы Дженни заткнулась, а иногда, больше всего на свете, – чтобы сидела рядом с ней у окна и они вместе наблюдали за происходящим. Им следовало вместе состариться, мотать, как полагается, друг другу нервы, а не препираться у нее в голове, как это происходит. Никки так казалось, когда она представляла себе Дженни. И этот образ ничем не напоминал сестру, когда та приходила к ней в квартиру в последний раз, то есть за пару дней до своего отъезда из Бекфорда навсегда: тогда она была бледной от шока и тряслась от страха. Она приходила рассказать Никки, что ей угрожал Патрик Таунсенд: если она не прикусит язык и не перестанет болтать, если продолжит задавать вопросы и вредить его репутации, то он позаботится о том, чтобы с ней разобрались.

«Я не стану пачкаться, – предупредил он, – и сам тебя не трону. Но я найду людей для такой грязной работы. И не одного парня. Я сделаю так, что их будет несколько и все поимеют тебя по очереди. Тебе известно, что я знаю таких ребят, правда, Джен? Ты же не сомневаешься, что я найду парней, которые на такое способны, верно?»

Дженни тогда стояла в этой комнате и заставила Никки пообещать и даже поклясться, что та ничего не станет предпринимать.

– Сейчас мы ничего не можем сделать. Мне вообще не следовало тебе об этом рассказывать.

– Но… мальчик, – недоумевала Никки. – Как же мальчик?

Дженни вытерла слезы.