Взрослый человек, а повел себя так глупо. Джеймс просто заигрался. Ему простительно: он еще так юн, так прекрасен и так наивен. Но Майклу стоило держать себя в руках…
Но он не думал об этом, без сил рухнув в постель рядом с уснувшим обессиленным юношей, крепко прижимаясь к нему, обнимая и утыкаясь в изгиб его зацелованной шеи.
И на какое-то глупое мгновение он действительно поверил, что утром, впервые отпустив себя, он проснется не один…
Это случалось уже не раз. И может случиться снова.
Вот только впервые после срыва Майклу не было все равно, и до боли в сердце хотелось объясниться, извиниться, вымолить прощения. Но Джеймс сбегал каждый раз, смешиваясь с толпой студентов, не появлялся в сети, и было ясно, что для него у этой истории уже давно настал конец.
И Майкл отпустил бы…
Отпустил, если бы был сильнее. Если бы не повторял себе, что просто хочет извиниться лично.
- Профессор?
Голос студентки вырвал Фассбендера из задумчивости, и он вновь увидел небольшой зал и свою драм.группу. Студенты смотрели на него, явно ожидая какой-то реакции, и Майкл затравленно улыбнулся, оскалившись собравшимся ученикам.
- Как вам сцена? - медленно начала намекать на суть происходящего Маргарет.
- Не годится, - тут же сказал Майкл. - Так… Я думаю, вам стоит разобрать отрывок на роли и завтра… Да, - он поднялся с места и закинул сумку на плечо, вновь теряя интерес к своим учениками, и даже не обратил внимание на глубокий вырез красного свитера миловидной студентки, сидевшей прямо перед ним и прожигающей его фанатичным взглядом.
- До завтра, - рассеянно произнес мужчина, одарив студентов еще одной улыбкой. Хватит. Все это похоже на пустую трату времени, а чувство вины и горечь готовы растворять его изнутри, выжигая органы подобно кислоте. И в ногах уже чувствуется напряжение. Нужно только добраться до него.
За неделю Майкл уже понял, что поймать Джеймса на занятиях или после он не сможет: шотландец ловко избегал его. Один раз, заглянув в кабинет к юноше, Майкл был уверен, что тот просто рухнул под стол, чтобы его не заметили. Было бы смешно, если бы в груди от этого не растекалось смолянистое пятно отчаяния.
Корпуса студентов и профессоров были отдельными, и в свободное время они практически не пересекались. А Майкл так и вовсе виделся только со своей группой, стараясь не попадаться на глаза остальным студентам, хотя все равно всегда находилась пара-тройка ребят, поджидающих его после лекций, чтобы наброситься с просьбами и вопросами. Майкл за всю свою долгую карьеру так и не смог толком свыкнуться со своей популярностью, хотя это было не так уж и сложно: широкую известность он получил только в театральных кругах, и на улицах его узнавали не так часто. Но этот институт был исключением, и Фассбендер всегда покидал его стены, стоило только закончить читать лекцию.
Может, именно поэтому охранник на проходной долго рассматривал его пропуск, сравнивая его с лицом известного актера, и даже поинтересовался, не ошибся ли Майкл зданием, но после уверенного «нет, мне именно сюда» не стал спорить и пропустил профессора в студенческий корпус.
Узкие коридоры и высокие потолки. Паркет в помещении потертый, местами вовсе стертый до темных пятен. Этаж и номер комнаты Фассбендер узнал из личного дела юноши, так что хотя бы рыскать по комнатам в поисках одного затравленного шотландского мальчишки ему не нужно будет.
Нужно было только поднять ворот серого пальто повыше и не встречаться взглядом с усталыми или, наоборот, слишком бодрыми студентами, снующими по коридорам. Не так уж сложно. Здесь никто ни на кого не смотрел, и Майкл надеялся, что не наткнется ни на кого из своих учеников с выпускного курса, тем более, их комнаты были гораздо выше.
На шестой этаж пешком, мимо лестничных пролетов, в которых местами не работали лампочки, а возле окон чувствовался едкий запах дешевых сигарет, от которого Майклу невольно захотелось самому задержаться и быстренько покурить. Просто чтобы успокоить нервы, чтобы появиться перед Джеймсом не таким напряженным.
Сердце сдавливает плохое предчувствие. Оно, словно инородное тело, распирает грудь изнутри и давит на легкие, мешая нормально вздохнуть, а чувство вины и стыда разъедает сознание, причиняя невыносимую боль, которую Майкл прежде не чувствовал.
Он просто хочет извиниться.
Возможно, стоило принести что-нибудь. Цветы? Глупость какая. Ни они, ни конфеты, ни дорогое вино не помогли бы ему загладить и часть своей вины перед нежным, слишком наивным юношей.
Последний лестничный пролет, и из-за плохо прикрытой двери уже виден свет шестого этажа.
Всего пара шагов.
Здесь было совсем мало народу: только несколько студентов шатались по коридору, не обратив внимания на мужчину, неспешно шагающего вдоль дверей.
65, 66, 67, 68…
Фассбендер замер перед дверью, глядя в ее мутный белый цвет, разглядывая серебристый железный номер. Казалось, края коридора вытянулись, сузились в крохотные точки по краям от этой двери, сжимая в себе реальность, уничтожая все вокруг.
Тишина.