В тишине, перед громом

Между тем в Нижнелиманск приехала на гастроли известная опера. Афиши, перечислявшие спектакли и громкие имена и титулы артистов, повергли город в меломанский угар. Молодежь выстаивала ночи за билетами на галерку. Все городское «общество», даже те, кто путал Бизе с Дузе, а Римского-Корсакова с Бестужевым-Марлинским, считали вопросом престижа попасть в театр хотя бы раз. Естественно, что Георгий Карлович и его жена мобилизовали свои связи и получили билеты на все спектакли.

Так Кириллу, начисто лишенному слуха, пришлось принести себя в жертву делу. Он стоически вынес три оперных и одну балетную постановку. Увы, жертва оказалась бесплодной: юрисконсульт «Экспортхлеба» являлся в театр явно ради одного лишь эстетического наслаждения…

Зато Кириллу выпала неожиданная встреча.

Выйдя в антракте «Хованщины» покурить в фойе, он обнаружил не кого иного, как Славина. В последние дни приятели почти не виделись — каждый по горло занят был своими заботами. Однако в общих чертах Кирилл, понятно, представлял себе славинскую «тему» и решил, что где-нибудь неподалеку увидит и Риту Лазенко. А Славин явно кого-то разыскивал, прохаживаясь по фойе среди публики.

Ту же картину наблюдал Кирилл и во втором антракте. В третьем антракте Славин не попался ему на глаза.

Зато в четвертом он увидел Славина уже не в одиночестве — тот рассказывал что-то девушке в строгом черном платье. Девушка сидела молча, потупив глаза, но слушала весьма благосклонно. Это была не Рита. Кирилл встал неподалеку от них.

Девушка вытащила из сумочки пудреницу, открыла ее и посмотрелась в зеркальце.

— Разрешите взглянуть? — спросил Славин и взял из ее рук пудреницу. — О! — восхитился он. — Настоящая чеканка.

— А вы понимаете и в искусстве? — иронически спросила девушка.

— Слегка, — отвечал Славин. — У меня есть приятель художник. Потрясающий чеканщик! И безнадежный забулдыга. Однажды мы сидели с ним за бутылкой вина. Он как раз продал одну картинку в Третьяковку…

Собеседница посмотрела на Славина с явным интересом.

— Так он же чеканщик, ваш приятель.

Славин и глазом не моргнул.

— А в свободное время он балуется живописью.

— Как его фамилия? Случайно, не Репин?

— Вы плохо изучали историю искусств, Репин пил только кефир. Ну, так вот, сидим мы с приятелем, а он вдруг говорит после восьмой рюмки: разве это кирянье? Хилость. Жаль, не пришлось мне покирять, пардон, выпить в компании с одним заядлым морячком. Морячок уходил в дальнюю командировку и пропивал с друзьями подъемные. Он понимал толк в нашем деле, и друзья его были все свои парни, приличные художнички. Морячка звали Магеллан, а за столом у него сидели Рафаэль, Микеланджело и Бенвенуто Челлини. Вот тот, между прочим, был чеканщик…

«Провожая» после спектакля чету Верманов, Кирилл обогнал знакомую парочку: Славин, не торопясь, шествовал со своей новой приятельницей, слегка склонившись к ней и галантно поддерживая под локоток. Девушка уже не потупляла взор, она искоса посматривала на Славина снизу вверх, и даже в сумерках можно было разглядеть, что она улыбается. А Славин болтал, как заведенный.

— Полагаю, теперь нам пора познакомиться, — донесся до Кирилла его самоуверенный голос. — Лучше поздно, чем никогда, как сказал одессит, опоздав на поезд. Меня зовут Леонид. А вас? Лиля? Тоже красиво. Знаете анекдот, как русский солдат ухаживал за польской паненкой?..

«Ну и ловкач!» — даже позавидовал Кирилл. Но тут же разозлился на себя: все-таки Славин поступал неправильно.

Вопросы экспедитору Саенко

Инженер Иван Михайлович Шевцов бодро выскочил из трамвая и вбежал в вокзальный подъезд, толкнув массивную дверь. Его солидный портфель с ремнями и застежками сверкнул в живом луче солнца, пронизавшем зал ожидания. Широкими, не по росту шагами Шевцов пересек зал и вышел на перрон. Ударил станционный колокол. «Конечно, третий, — подумал Шевцов. — Прямо европеец, черт меня побери, — усмехнулся он, — прибываю в последнюю минуту».

Старик — проводник международного вагона, поглаживая запорожские седые усы, благодушно наблюдал, как Иван Михайлович, поставив свой портфель на асфальт, рылся по карманам в поисках билета. Едва инженер поднялся в тамбур, поезд мягко и почти незаметно тронулся.

В купе Шевцов был один. Да и вообще, насколько он мог заметить, международный вагон поезда Нижнелиманск — Харьков отнюдь не был переполнен. Иван Михайлович поставил портфель возле себя и, опершись на него, стал смотреть в окно. Поезд медленно тянулся, выбираясь из садов и мазанок городской окраины. А потом вклинился в грустную вечернюю степь.

Инженер, конечно, не мог видеть, как, вылетев из буфета, уже на ходу на подножку хвостового вагона вскочил запыхавшийся гражданин с небольшим чемоданчиком. Проводник, высунувший в дверь тамбура желтый флажок, укоризненно покачал головой, — что, мол, это ты, раззява, — и отодвинулся, чтобы впустить пассажира.

— А билет у вас имеется? — строго спросил он.

— Имеется, имеется, — суетливо и смущенно отвечал гражданин, вытирая мокрый лоб и вытаскивая картонный прямоугольник.