В тишине твоих шагов

собутыльников в свои сети. Олег мог часами сидеть у него на

кухне, вдохновляясь рассказами Петровича. Так рождались

его новые романы и сценарии. Катя из сочувствия раз в неделю

таскала ему пирожки и делилась переживаниями, Сеня ходил

для него в магазин и выносил мусор. И даже Даня, брезгливый

жеманный сиропчик, прибегал порой пожаловаться на своего

партнера, язык не поворачивается сказать «мужа».

Словно находясь под гипнозом, я наблюдала, как моя ру-

ка закидывает содержимое рюмки мне в рот. Точно в замед-

ленной перемотке. В горле зажгло. Я встрепенулась, помор-

щилась, понюхала бутерброд и почти сразу пришла в себя.

—  Вот так-то лучше, — обрадовался Петрович, хлопнул

водки и взял с холодильника ключи от Сениной кварти-

ры. — На, твоё.

В животе разливалось тепло. Меня уже не трясло от

страха.

—  Что она сказала?

—  Кто? — переспросил он. — Олька-то?

— Она.

—  Сказала, что Сенька очнулся и ей пора. Пора в новую

жизнь. — Петрович скорчил мину, дрожа всем телом от

смеха. — Вроде даже радовалась.

—  А я думала, она горевать будет, что не удалось Сень-

кину квартиру отжать.

—  Недолго. — Домовой сплюнул и вновь наполнил рюм-

ки, не расплескав на удивление ни капли. — Перешагнет

и дальше пойдет. Искать рыбу пожирнее.

—  И то верно, — согласилась я.

— Был бы я моложе, намял бы ей бока, — мечтательно

произнес он, хватая рюмку в одну руку и бутерброд в другую.

—  Ой, фу, давайте без этого.

—  Думаешь, я всегда был старым и страшным?

—  Эм... Нет, — растерялась я и покатилась со смеху. —

Но сейчас вы выглядите как престарелый Джигурда. За-

трудняюсь даже назвать ваш возраст, чтобы не обидеть.

268

—  Деточка, — качая головой, пропел Домовой. Он вы-

глядел глубоко оскорбленным. — В твои годы я менял девиц

как перчатки. Пока не встретил свою жену. Она была чем-

то похожа на тебя: утонченная красота, правильные черты

лица, хрупкая, нежная. И орала тоже как ужаленная! Стои-

ло мне прийти со спектакля на полчаса позже. Что там на-

чиналось! А потом мы мирились до утра. Как же я был

счастлив! Вернуть бы то время. Когда моя Сонечка умерла,

жизнь для меня остановилась.

Он закрыл глаза и сжал кулаки. Его губы продолжали

улыбаться, оживая от воспоминаний.

—  Какая же она была красивая, моя Соня…

—  Вы играли в театре? — спросила я.

—  Да, — открыв глаза, он гордо выгнул шею. — А ты ду-

мала, что я похож на академика?

—  Напротив, — усмехнулась я, поднимая рюмку. — За

вас! Но это последняя.

—  Отчего же? — расстроенно надул губы Домовой.

—  Мне нужно возвращаться домой.

— Бросишь старика одного? — он наполнил очередную

рюмку и выпил, не поморщившись.

—  Придется, — с сожалением вздохнула я. — Кто-то пе-

ревернул вверх дном мою квартиру. Сейчас вернется Катя,

попрошу ее помочь мне с уборкой.

— Что значит перевернул?  — он вдруг будто протрез-

вел, уставившись на меня ошарашенно.

—  То и значит.

—  К тебе вломились? — пытаясь удержать прямо голову

на шее, уточнил сосед.

— Да…

Он всплеснул руками.

—  Но я ничего не слышал! Когда? Тебя обокрали?

—  Тут всё хуже, Петрович, — простонала я, положив го-

лову на руки, — я вляпалась в серьезные неприятности.

—  Денег должна? — понимающе кивнул Домовой, раз-

ливая водку по рюмкам.

Он с надеждой открыл хлебницу, но там оставались лишь

крошки.

—  Нет, но с деньгами у меня тоже худо — уволили с работы.

—  А кто мог влезть тебе в квартиру? Рассказывай, чего уж.

269

Я отодвинула от себя рюмку. Меня затрясло, не знаю да-

же, больше от страха или от отчаяния.

— Пытаясь помочь брату, я задела серьезных людей

и теперь даже не знаю, сколько мне осталось жить. Не знаю,

кто они, что им нужно от моей семьи, но я потревожила их

улей. Они ужасно не хотят терять свой мёд, поэтому отча-

янно пытаются зажалить меня до смерти.

—  А что твой мужик? — удивился Петрович, опустошая

очередную рюмку и занюхивая рыжими волосами.

—  Какой еще мужик? — усмехнулась я.

На самом деле я поймала себя на том, что хочется спро-

сить, который.

—  Тот, что был у меня вчера.

—  А... Лёша?

—  Он самый.

—  Да он и не мой мужик вовсе, — печально отметила я,

заламывая руки. — К тому же я его сильно обидела.

— Значит, нужно мириться, — почесал нос Петрович

и задернул грязные занавески. — Он знает, что ты в опас-

ности?

—  Да я уже, если честно, подумываю не говорить ему, —

призналась я. — Он и так слишком многое сделал для ме-

ня, чтобы подвергать его ненужному риску. Выкручусь

как-нибудь сама.

Петрович вытянул под столом ноги в розовых носках

и многозначительно вытянул губы в трубочку. Выглядело

очень нарочито и манерно. Вполне возможно, в театре ему

не редко доверяли драматические роли.

—  Да вы, Беляевы, все слепые, значит. Это у вас семей-

ное. Один в упор не видит, что девка по нему не первый год

сохнет. Вторая до того благородна, что готова сдохнуть, но не

просить о помощи человека, которого любит. Даже страшно

представить, что Ксенька отчебучит, когда подрастет.

Он встал и, покачиваясь, направился в прихожую.

Я вскочила и поспешила за ним, стараясь вновь не заце-

питься за зонтик и проклиная того, кто отделил кухню от

прихожей в его квартире кривой картонной перегородкой.

—  Петрович, вы куда?