В тишине твоих шагов

эффекта от моего появления не получилось. Поправив

шнурки, он развернулся и легким бегом направился в про-

тивоположную от меня сторону.

—  Э, — только и смогла вымолвить я, глядя на его уда-

ляющуюся спину.

Секунда, вторая. Остаться ждать или бежать за ним?

Совсем нет времени думать. Черт! Черт!

И я понеслась, рискуя оставить в асфальте каблуки.

Пружинящим шагом Тимофеев спускался к реке, чтобы

насладиться пробежкой и свежим утренним воздухом.

А сзади бежала сумасшедшая тетка, которая орала прохо-

жим, чтобы они срочно остановили парня в бейсболке. Лю-

ди шарахались, боясь даже взглянуть на бегущего. Им хоте-

лось срочно пересечь дорогу, чтобы не попасться в лапы

несущейся на встречу хромоногой бабе в красном платье

с выпученными глазами.

А куда мне было отступать? Волосы взъерошены, платье

задралось до талии и дико натерло ляжки, туфли почти ис-

порчены. Ползти к подъезду, чтобы поджидать там его в та-

ком виде? Или беззвучно ретироваться?

Я остановилась и выругалась от бессилия.

—  Чертов бегун! — крикнула я, снимая с ноги туфлю.

Ноги подкосились от усталости. Тяжело дыша, в полной

уверенности, что выплюну сейчас легкие прямо на асфальт,

я размахнулась и запустила босоножкой ему вслед. Туфля

сделала в воздухе кривую дугу и приземлилась прямо на те-

мечко Тимофееву.

—  Упс, — проронила я, прикрывая рот рукой, и медлен-

но осела на бордюр.

Лёша остановился и, обернувшись, замер, пытаясь по-

нять, что произошло. Его взгляд скользнул по асфальту.

Озадаченно покачав головой, он поднял туфельку и уста-

вился на меня.

276

Бьюсь об заклад, если бы Золушка в свое время пользо-

валась именно этим приёмом, ей бы не пришлось так долго

ждать принца.

— Я особо и не надеялся, что ты нормальная, но чтоб

так… — произнес Тимофеев, наклоняясь ко мне.

Он хотел присесть рядом на бордюр, но, сообразив, что

будет не совсем удобно читать по губам, просто опустился

передо мной на корточки. Его светлые глаза смотрели с уко-

ром, но в них не ощущалось холода. Выражение лица было

совершенно ровным. Не равнодушным, нет, скорее сдер-

жанным и бесстрастным.

Увидев его так близко, я осознала, насколько сильно со-

скучилась.

—  Прости, я ни разу не меткая. Никогда в жизни даже

фантиком в мусорную корзину не попадала, и пока летел

башмак, единственной мыслью было «хоть бы мимо, хоть

бы мимо». Ну, и как обычно… сам видишь…

Я опустила голову, готовая и рассмеяться, и разреветься

одновременно. Нервы были на взводе.

— Сначала я ненароком подумал, что мне прострелили

башку, — усмехнулся он и, взяв меня за щиколотку, акку-

ратно надел босоножку обратно на ногу.

—  Ой, — сорвалось с моего языка.

Нога не желала снова обитать в этой тесной обуви. Мо-

золь ныла от того, что кожа стерлась почти до мяса.

—  Больно? — заботливо спросил Тимофеев, снял босо-

ножку обратно и протянул мне.

—  Я погорячилась, когда выбрала этот наряд.

— Да уж, — согласился он, приподняв козырек бейс-

болки повыше. — Сначала я подумал, что это буянит загу-

лявшая пьяная выпускница, потом пригляделся и признал

в ней тебя.

— Хм, — с сожалением призналась я, — рассчитывала

на обратный эффект.

Он улыбнулся на мгновение, но тут же вернул лицу

прежнее выражение.

— Саш, где твои манеры? — Лёша усмехнулся, затем

нервно сглотнул и продолжил: — Мне довольно трудно

ориентироваться в пространстве без звуков, а получив по

277

голове… знаешь, совсем не по себе, если честно. Как бы

мягче тебе сказать?

—  Я знаю, — схватив его вдруг за руку, произнесла я. —

Прости меня! Это был... жест отчаяния! Сначала сделала,

потом подумала.

—  Похоже, ты часто руководствуешься именно этим прин-

ципом, — вздохнул он, не вырывая руки из моих ладоней.

Его прикосновение было таким приятным и родным, что

мне немедленно захотелось броситься к нему на шею, при-

жаться, почувствовать его запах. Но я не могла себе этого

позволить, между нами была стена. Незримая, едва ощуща-

емая, но кажущаяся несокрушимой стена недоверия.

Мы смотрели друг другу в глаза и молчали.

Каждый искал во взгляде напротив ответы на свои во-

просы. И я ощущала почти физическую боль от того, что не

могу касаться губ любимого человека, с которым нас разде-

ляют какие-то сантиметры.

Небо очистилось. Солнце высоко поднималось над ре-

кой, разбрасывая сверкающие блики на глянцевую поверх-

ность Волги, широкой, словно утекающей в вечность.

Утренний ветер доносил до нас крики чаек и свежесть ко-

лыхающейся воды.

— Волны, — улыбнулась я, щурясь от бьющих в глаза

лучей, — они плещутся, ударяясь о берег.

Я прикоснулась рукой к своему уху, изобразив жест озна-

чающий «слушать».

Тимофеев встал и повернулся к реке. Он давно не слышал

этих привычных для жителей нашего города звуков, на кото-

рые все давно перестали обращать внимания. Как бы ему ни

хотелось, эти звуки больше не воспринимались его ушами.

За ограждением, на берегу, только начинали появляться

первые отдыхающие, расстилающие покрывала на мягком

песке. Самые отчаянные, они готовы были загорать под

первыми скупыми лучами и нырять в обделенную весенним

солнцем ледяную воду.

Взяв в руки босоножки, я поднялась на ноги и подошла

к Лёше.

Он опустил голову и внимательно посмотрел на меня.