В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Советское правительство ныне утверждает, что Рейли был «ранен». Было бы гораздо проще утверждать, что он был убит, как это распространялось среди «контрабандистов» полтора года тому назад, когда я переходил границу. Но ведь теперь — другое время. Теперь после разрыва с Англией надо доказывать, что последняя всегда вела тайную антисоветскую работу в России. Теперь очень удобно вспомнить Рейли и выставить его агентом «самого Черчилля». Ведь «в руках» советского правительства находятся «письменные показания» Рейли. Но «убитый» Рейли не мог дать ни письменных, ни устных показаний, а потому советскому правительству ныне необходимо, чтобы Рейли перешел границу «живым». Но на всякий случай оно его «ранит» при переходе: раненый человек, дав все необходимые показания «насчет Черчилля» (какими приемами добываются «письменные показания», видно из рассказа того же Оперпута), может в случае надобности и «умереть от ран». Если он это сделает, не придется сознаваться перед всем миром, что Рейли застрелил на Воробьевых Горах «лучший стрелок Гепеу» товарищ Ибрагим[325].

Ясно, почему Шульгин не ограничился первой статьей и счел необходимым присовокупить к ней историю Рейли. Дело не только в том, что она частично «реабилитировала» писателя или, вернее, выдвигала объяснение тому, почему он сам не был задержан чекистами. Вторая статья служила своеобразным «контрапунктом» первой в том отношении, что изображала «трестовцев» в более независимом от ГПУ виде, чем можно было бы предположить на основании статьи об Опперпуте.

На фоне позднейших публикаций, включая публикации фрагментов записок самого Опперпута, эти статьи Шульгина содержат не так уж много нового. Значение их в другом: в плане развертывающейся динамики различных интерпретаций мотивов и действий Опперпута. Разбирая его показания, Шульгин приходит к выводу о том, что Опперпут говорит правду. Во второй статье правда эта прямо противопоставлена лживым утверждениям официального советского сообщения, только что оглашенного в Москве. Шульгинские статьи могли бы привести к публичному разговору о «Тресте», обещанному Опперпутом, но так, по существу, к тому моменту и не начавшемуся.

Написав обе свои статьи 14 июня, Шульгин отправил их из Ниццы Кутепову и в редакцию Возрождения, где за неделю до того в изложении появились два фрагмента опперпутовских показаний. По сравнению с теми публикациями, шульгинские фельетоны были гораздо более сенсационными, острыми и яркими. Автор мог полагать, что они должны были быть на руку Кутепову, поскольку он в числе очень немногих с самого начала отнесся к Касаткину-Стауницу с доверием, и экспертиза «врангелиста» Шульгина в этом смысле была бы ему на руку. Копию автор послал и Н. Н. Чебышеву, с которым вместе присутствовал на встрече с Якушевым в Берлине в августе 1923 и который весной 1925 года предостерегал его от поездки в советскую Россию. Чебышев сейчас состоял сотрудником редакции Возрождение, будучи в ней наиболее близким к Врангелю человеком, и Шульгину важна была его поддержка. Отправляя Чебышеву свои статьи, он писал: