Простите, что пишу на машинке. При сем посылаю Вам копию двух статей, кои мною вчера отосланы А. П. <Кутепову.> Без его согласия я никоим образом их не могу поместить по той причине, что изложенное в них есть перифраз письменных показаний Оперпута, а сии последние показаны мне доверительно. Этот барьер я переступить не могу, как Вы сами понимаете, и по той же причине, если статьи не появятся, очень прошу Вас посылаемыми копиями пользоваться тоже только доверительно. Буду надеяться, что А. П. поймет положение и согласится. Положение же еще более стало «горячим» после ссылки советского правительства на Рейли. Вряд ли следует умалчивать то, что мы знаем по этому делу. Если А. П. согласится, то останется Петр Бернгардович. Но я не думаю, чтобы он стал сопротивляться. Какое основание? Подымется, конечно, улюлюкание со стороны Последних Новостей и тутти кванти. Но оно будет направлено против меня персонально, ибо о других лицах ничего не говорится. Я же готов выдержать бурю насмешек и издевательств. Мое благополучное возвращение при этих условиях представляет такой же акт милости Божией, что как-то это должно быть компенсировано, что делать,
Концовка приведенной цитаты указывает на то, что разоблачения Опперпута, сколь бы ни были они точны, автор еще не считал достаточным основанием для полного перечеркивания работы «трестовцев». Более того, апокалиптическая картина, складывавшаяся из поступавших из России сведений, создавала ощущение справедливости предсказаний о близости переворота, запечатленных в разговорах «контрабандистов» с автором на страницах
Между тем до дебатов по поводу шульгинских фельетонов дело в редакции не дошло, так как публикацию их Кутепов не позволил. Автору казалось, что этот запрет был наложен из-за конфуза с разоблачением организации, с которой на протяжении долгих лет велись тайные, ныне оказавшиеся компрометирующими сношения. На самом же деле отказ вызывался более сложными причинами: писатель и не догадывался, что Опперпут за две недели до того отправился в СССР, встав во главе террористической экспедиции. При этом Кутепову, уже, несомненно, проинформированному о благополучном возвращении в Финляндию группы Ларионова, не было известно, что случилось с московской тройкой, о которой на Запад не поступало ни слова вплоть до самого начала июля.
Но противником публикации оказался не один Кутепов.