В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

К позднейшему показанию невозвращенца-чекиста Г. С. Атабекова восходит формулировка, нередко толкуемая как авторитетное подтверждение «двойной игры» Опперпута в качестве организатора диверсии. Порвав со своим советским прошлым в 1930 году, он сообщил в мемуарах о разговоре, услышанном якобы в 1927 году, о том, что в тройке боевиков, совершивших попытку диверсии, был чекист («наш агент»)[345]. Историки «Треста» отнеслись к этому свидетельству как к вескому доказательству того, что неудавшийся взрыв был провокацией ГПУ[346]. Но, во-первых, сам Атабеков признал, что в апреле 1927 — июне 1928 года его в Москве не было: он провел это время безвыездно в Персии в качестве резидента ОГПУ[347]. А во-вторых, ничего криминального сама по себе эта фраза, каково бы ни было ее происхождение и дата произнесения, не заключает: ведь Опперпут и в самом деле был «наш агент» в том смысле, что в 1922–1927 годах он служил секретным сотрудником КРО ОГПУ. Это вовсе не значит, что и взрыв предпринимался им в качестве «нашего агента», по заданию чекистов.

Есть и другие соображения, заставляющие видеть в заявлении ГПУ адекватное отражение уровня сведений, которыми располагали власти в тот момент. К началу июля следствие оставалось в полном неведении относительно третьего участника боевой группы — «Вознесенского», хотя и было уверено, что это подпольная кличка, а не настоящее имя. Еще более симптоматичным был тот факт, что оно ничего не знало и о скрывшихся участниках победоносного покушения на Мойке, и о какой бы то ни было координации и связи между выступлениями обеих «троек» боевиков. Ленинградский взрыв был полностью проигнорирован в официальных июльских отчетах о раскрытии преступления на Лубянке. Будь Опперпут жив и будь он действительно коварным агентом ГПУ, данные о ларио-новской группе гораздо раньше были бы преданы огласке, чем это произошло на самом деле. Установить их ГПУ сумело только после поимки 22 августа 1927 года и получения показаний Болмасова и Сольского, опиравшихся на рассказы благополучно вернувшихся из похода Ларионова, Мономахова и Соловьева.

Как мы помним, в июне, откликаясь на волну террористических антисоветских актов, парижские Последние Новости истолковали ее как проявление стихийного народного протеста, ширящегося в советской России. Ныне, в своей передовой статье от 7 июля, они (как первоначально и Сегодня) поставили под сомнение самый факт покушения 2–3 июня и заподозрили в этом махинацию ГПУ:

Подлинно ли имела место попытка взрыва, о которой говорилось в советском сообщении от 9 июня? Мы в свое время подчеркивали, что сов. правительство оказало себе плохую услугу осведомлением мирового общественного мнения о террористических актах, совершаемых в СССР. Но раз большевики сочли нужным создать в Европе впечатление, что происки «монархистов и белогвардейцев» создают опасность советскому режиму, не исключена, конечно, возможность того, что для усиления этого впечатления они присочинили некоторые покушения — в том числе и то, о котором идет речь. А сочинить виновных ведь нетруднее, чем сочинить самое покушение. Но если допустить, что покушение было настоящим, — действительно ли названные в официальном сообщении лица были его организаторами? А если и были, не странно ли, что они — в том числе женщина — убиты в перестрелке где-то около Смоленска, да еще в разное время?

Примечательно при этом, что парижская газета полностью проигнорировала Опперпута, хотя в свое время именно она начала кампанию против «советского сверх-Азефа», опубликовав поступившую из Риги заметку о его провокаторской карьере и бегстве из СССР на Запад.