В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Несколько лет тому назад она ушла от нас в Россию. Что она делала там, как вела борьбу — мы не знаем. Может быть, когда-нибудь эта героическая страница для нас откроется. Знаем только, что один из главных чекистов, Ягода, заявил, что погибли очень крупные террористы.

Эта маленькая худенькая женщина один на один вела борьбу с большевиками и много лет чека не могла ее захватить. Не захватили и теперь.

Много дали бы чекисты за живую Захарченко, а не за ее труп[350].

Остается гадать, вызвана ли была публикация самостоятельной ценностью некролога, или же посмертная канонизация героини была частью борьбы Кутепова против своих оппонентов, приписавших всей московской тройке роль исполнителя провокаторских заданий ГПУ.

Тем временем существенные изменения внес в свою трактовку событий П. Н. Шатилов. В письме его к Врангелю от 10 июля атрибут предателя был сохранен лишь за Опперпутом, тогда как за его спутниками на сей раз факт гибели признавался:

Я долго думал и внимательно следил за сообщениями большевиков о ликвидации Оперпута и компании. Последние дни я начинаю больше склоняться в сторону предположения, что Захарченко и Вознесенский действительно убиты по предательству Оперпута. Надо выяснить, кто именно Вознесенский. Это, оказывается, не Ланговой. М. б. это один из офицеров, поехавший вместе с Оперпутом[351].

Среди источников, из коих Шатилов почерпнул сведения, заставившие его скорректировать трактовку событий, был П. С. Арапов. Об этом мы можем заключить по письму Арапова к Врангелю, посланному в тот же день, 10 июля:

Дорогой Дядя Петр,

поздравляю тебя с днем твоих именин. Собирался заехать в Брюссель, чтобы тебя повидать, но, к несчастью, в ближайшее время не смогу это сделать. Виделся несколько раз с Павл. Ник. <Шатиловым> и сообщал ему некоторые мои соображения по поводу дальнейшего развертывания событий. Последнее известие о смерти К<асаткина> мне кажется мало правдоподобным: вернее, что А. П. <Кутепов> еще раз влип и был обманут, а К<асаткин> просто вернулся к своей прежней деятельности, забросивши старые следы.

Что бы то ни было, я по-прежнему считаю, что опасно «терять связь с противником». Напечатание подробных разоблачений, о кот<орых> мне предположительно говорил Пав. Ник., — никаких положительных результатов не обещает, а зато окончательно лишит возможности связаться и выяснить ряд еще темных пунктов. Я говорил Пав. Ник., что это было бы большой ошибкой.

Уезжаю сегодня в Англию[352].

Можно догадаться, публикацию каких материалов Арапов счел несвоевременной и нежелательной. Это, несомненно, «опперпутовские» статьи Шульгина, слух о которых распространился в обществе. С появлением советского извещения об обстоятельствах диверсии на М. Лубянке и гибели ее участников усилились попытки снять запрет, наложенный на эти статьи Кутеповым и Струве. Это ясно из письма Шульгина к Н. Н. Чебышеву от 17 июля: