В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Мне могут задать вопрос: почему я в течение целого ряда лет не решился бежать из СССР и тем помочь вскрыть преступную работу ГПУ.

С одной стороны, я все пытался пробраться в т. н. Секретный отдел ГПУ, чрезвычайно важный, с другой — мне не на кого было положиться. Как и всякий обыватель СССР, я, в свою очередь, был окружен шпионами. Мне приходилось наблюдать неоднократно, как трагически оканчивались такие попытки, какими путями ни шли «сексоты». Помню случай, когда два секретных сотрудника, уличенные в двойной игре, уже после высылки их в далекие края, попытались при помощи жены одного из них довести до сведения польского генерального штаба о том, как его дурачит ГПУ. Разведка этого штаба кишмя кишит провокаторами. И ровно через два часа после посещения этими «сексотами» миссии — они были расстреляны.

<…> Я мог предполагать, что не успею доказать правдивость своих разоблачений до выведения меня «в расход» заграничными агентами ГПУ, которое сумеет доказать, что провокатором был именно я, и работа его по разложению вся и всех нисколько не пострадает. Кроме того, я должен был учитывать то обстоятельство, что Савинков и его друзья заклеймили меня после провала НСЗРиС именем предателя, действовавшего в сговоре с советским правительством. Очень легко могло случиться, что я, попав за границу, в результате соответствующей инспирации ГПУ и доверчивости эмигрантов, буду убит кем-либо из белых раньше, чем смогу приступить к разоблачениям[468].

В заключение Опперпут дал объяснение причин, приведших его к побегу из СССР и к выступлению против ГПУ:

Нужны были особые обстоятельства и сильные побудительные причины, чтобы я мог решиться на открытую борьбу с ГПУ.

Одной из таких причин было близко мне знакомое дело эстонского посланника в Москве Адо Бирка и П. Еги. С последним связывало меня чувство искренней дружбы, и все же, под страхом репрессий, я должен был так долго его провоцировать. Это дело, вопиющее по своим подробностям, переполнило чашу моего терпения.

Второй и очень важной причиной было установление тесных отношений с прибывшими из-за границы для антисоветской деятельности участниками белого движения. Только эту боевую группу галлиполийцев, в конце концов бежавшую одновременно со мной (частично в Финляндию, частично в другую страну, о которой пока умолчу), «КРООГПУ» разложить не могло. Бесстрашие и неподкупность этих людей привели к тому, что схема и методы грандиозной провокации ГПУ были вскрыты и изучены.

В результате изучения советской действительности эта группа пришла к заключению, что единственно возможным, в настоящих условиях, средством борьбы с коммунистическим режимом является террор. К такому же заключению пришел и я, дополнив впечатления группы своим изучением аппарата ГПУ и нынешнего положения антисоветского движения в стране.

В период подготовки террористических актов, когда я, для пользы дела и осведомления, все еще оставался в КРООГПУ, мы были преданы и приговорены к расстрелу, о чем меня предупредил один из крупных сотрудников ГПУ.

Мы бежали из СССР и очутились в Гельсингфорсе[469].