В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать

Таким образом, материалы, помещенные 4 и 5 ноября в обеих русских газетах, выходивших в Риге, ознаменовали собой, так сказать, полуоправдание Опперпута. На этой неопределенной ноте вообще завершалось обсуждение «опперпутовского» вопроса, да и, в сущности, всей темы «Треста» в эмигрантской печати. Русские газеты, выходившие в Париже и Берлине, к публикации в Сегодня записок Опперпута отнеслись вяло[475]. Интерес к «провокаторской» теме заметно угасал.

Советская печать ни единым словом не отрагировала на бурю в Зарубежье, возникшую вокруг разоблачения «Треста». Тем значительнее был факт издания в Москве книжки Н. Кичкасова, содержавшей обзор попыток террористической деятельности против Советского государства, начиная с 1922 года[476]. Брошюра эта опиралась на данные, собранные в ходе расследования диверсионных актов в Москве и Ленинграде в июне 1927 года и следствия и суда по делу пяти. Она представляла собой в основном пересказ материалов, помещенных впервые летом и осенью в центральных газетах, и можно полагать, что Н. Кичкасов не фамилия реального человека, а псевдоним одного или нескольких лиц, освещавших в Правде и Известиях судебный процесс в Ленинграде.

Одной из непосредственных целей брошюры было опровержение утверждений эмигрантской и западной прессы, что русский народ жаждет свержения власти большевиков и будто это настроение приняло форму стихийных террористических актов. Автор стремился доказать прямое участие иностранных генштабов, в первую очередь генштабов лимитрофов, в организации боевых вылазок «монархистов» внутри Советской страны:

Если и раньше мы не сомневались в той поддержке, которую оказывали белогвардейским организациям некоторые из соседних с нами государств, если и раньше была достаточно известна роль, которую играют их разведывательные аппараты в деле организации шпионажа, диверсионных и террористических актов в СССР, то в этом отношении последний «процесс пяти» дал исключительный по своей характерности материал о том, как на деле осуществляются «добрососедские» отношения, как на деле соблюдается «лояльность» по отношению к советским республикам.

Финляндия, в которой власть в течение последнего года принадлежала социал-демократам, как раз в течение этого периода стала на путь явной поддержки открытой антисоветской деятельности, причем деятельности самой подлой, самой кровавой, самой реакционной части эмиграции. Она предоставила в распоряжение ее не только свою территорию, но и материальные ресурсы (оружие, снаряжение), но и людей (проводников, инструкторов), но и весь организационный и технический аппарат своих воинских штабов, превратив, таким образом, «социал-демократическую» Финляндию в плацдарм для развертывания контрреволюционных сил против СССР. Этот урок процесса должен быть особенно учтен, и трудящиеся советских республик, конечно, не забудут его[477].

Привлекая материалы допросов Савинкова, Эльвенгрена и Рейли, брошюра Кичкасова описывала попытки покушений на советских руководителей в 1922 году, указывала на причастность Торгово-Промышленного Союза в Париже к финансированию и организации этих действий, подчеркивала тесные связи, установленные между белоэмигрантскими группами и британской разведкой после прихода к власти консервативного правительства в 1924 году, приводила письмо Рейли к Н. Н. Бунакову (1925), выдвигавшее программу террора как единственного пути свержения власти большевиков, и констатировала превращение Финляндии с весны 1927 года в очаг антисоветской деятельности. Со ссылкой на показания Болмасова она назвала М. В. Захарченко-Шульц агентом финской разведки.