Только что получила Ваше письмо, в котором Вы сообщаете о всех прошлых мерзостях человека, присоединившегося к нам. Я знаю все это из его собственных уст — он ничего не скрыл. Он подтверждает многое. Он говорит, что был вынужден под пыткой выдать все, что знал, когда его арестовали в 1921 году, но уверяет, что прежде никогда не был провокатором. Правду ли он говорит, я не знаю. Но теперь он как будто ведет себя искренно, полностью все разоблачает, помогает иностранным представителям разбираться в провокационной работе и спасать свох агентов, одним словом, деятельно разрушает всю работу, которую ГПУ вело в течение пяти лет.
Конечно, все прошлое говорит против него. Вся моя душа возмущается против него. Но когда я подумаю о том, что один из многих тысяч посмел восстать против всемогущества ЧК, нашел в себе силы сбросить величайшее бремя, я чувствую, что подло отворачиваться от него и отказывать ему в помощи в такую минуту. Бороться с врагом можно тогда, когда он крепок и силен, а не тогда, когда он сам отдается вам в руки.
Оправдывать его, конечно, я не собираюсь, об отвратительном прошлом также не хочу говорить, но твердо считаю, что мы должны ему помочь реабилитироваться и искупить прошлое своей собственной кровью или кровью своих недавних хозяев. Он говорит, что такова его собственная цель, и я собираюсь его испытать. Если я снова ошибусь, тем хуже для меня. Но если я права, то мы в нашем деле получили неоценимого помощника, знающего наших врагов лучше всех нас.
Можно ли с уверенностью сказать, что он продолжает вести двойную игру? Если же он искренен, то он такая же жертва, как мы все.
Не спрашивайте меня пока о моих планах. Забудьте все, что я писала раньше по этому поводу, и никому ничего не говорите. Я надеюсь, что мы скоро увидимся и тогда поговорим.
Прошлое Опперпута не должно мешать нам пользоваться его информацией, как мы считаем нужным. Я считаю, что мы должны широко разоблачить подлые приемы, которыми большевики провоцируют честных людей…[277]
За неделю до этого на новости и слухи об Опперпуте откликнулся находившийся в Англии евразиец П. С. Арапов. Он писал П. Н. Врангелю:
Только что получил письмо от Николая Михайловича <Котляревского> с просьбой написать тебе по поводу последних событий. Я думаю в конце будущей недели ехать на континент и, узнавши, что ты вернулся в Брюссель, решил свернуть дня на два к тебе, чтоб подробно тебе о всем рассказать и поговорить еще об одном деле. Все это предпочитаю делать устно, а не по почте
Не совсем ясно, кто это «мы», от имени которых говорит Арапов. Скорее всего, речь идет о реакции «евразийцев» и их попытке укрепить свои позиции (в том числе и в глазах Врангеля) за счет провала «монархического» «Треста»[279]
. Не очень понятен и намек на то, что Касаткин (Опперпут) «не один». Можно думать, что это значит: он — не единственный, кто оказался в «Тресте» провокатором. К этому времени Арапов, конечно, еще не получил номер