В то далёкое лето. Повести, рассказы

До утра я не сомкнул глаз. Причиной моей бессоницы являлись не только звуки нескончаемого потока автомобилей и рикшей, их громкие сигналы и возгласы, я снова думал, неужели найду Самвелика и отвезу его домой, на радость бабушке и всем нам. Наконец, гвалтом птиц — чинк-чинк, чинк-чинк, потом фьют-фьют-фьют, доносящимся из соседнего сквера, начался день, прошло еще два часа, и вот, наконец, постучались в дверь. Меня вмиг охватило волнение, казалось невозможно дышать. Я открыл дверь и окаменел: напротив меня стоял Самвелик, в чалме, ужасно худой, с опаленным на солнце лицом, с длинной бородой, в длинной, до пят, белой одежде. Я подался вперед, чтоб обнять его, но он холодно прошел мимо меня, обошел стол в центре комнаты и сел на край дивана.

— Ты знаешь, сколько я искал тебя? — сказал я, несколько подавленный и растерянный его холодным отношением. — Где только я ни был. Через Термез прошел в Мазари-Шариф, оттуда в Кандагар, Герад, а из Пешавара прямо в Пакистан, собирая сведения, по твоим следам дошел до Фейсалабада. Во многих местах искал тебя, Самвелик, во многих местах, и вот я здесь, в горде Сурат. В Советском посольстве в Дели мне очень помогли… и вот я здесь, — снова повторил я, — наконец, нашел тебя…

Он смотрел отрешенно и холодно. Ни ответа, ни какого движения сомкнутых губ.

— Наконец, нашел тебя, — снова повторил я. — Уже, почти, не было надежды, что найду. Да, не было надежды, но, в то же время, ее не терял. Правильно говорят, что человек, особенно, взрослый человек, ложится спать без уверенности в том, что завтра утром проснется, но, в любом случае, он снова и снова перед сном заводит будильник. Это и есть надежда. Бабушка Шаум живет этой надеждой, Самвелик, она обрадуется, знаешь, как безмерно она обрадуется…

Мышца на его лице напряглась. Он с тоской покачал головой, но ничего не сказал.

— Она уверена, что ты жив, здоров, ее сердце ей говорит об этом… Она много страдала. Но мудрая женщина, Самвелик, она все время твердит твое имя. День и ночь называет твое имя. Помнишь Агнессу, — невольно добавил я, — помнишь, фото мне показывал?..

Он поднялся с места, подошел к окну. Долго смотрел на улицу, как-то съежившись, став меньше, потом повернулся, растерянно, но холодно сказал:

— Поздно, поздно уже… У меня семья, у меня жена, дети, поздно… Вовремя нужно было искать, вовремя, — он внезапно поднялся, так же, хромая, прошел к двери, обернулся, пристально посмотрел на меня. Я понял, с болью понял, что в последний раз вижу его. — Не ищите меня, — вновь сказал он тем же холодным тоном. — У меня другая вера… Не ищите меня…

Он медленно вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Я долго, очень долго сидел, не в состоянии понять всего того, что произошло сейчас, в этом далеком, чужом мире…

— Ты не обижайся на мои слова, — снова заговорил Мхитар, — я сказал — ты забудь. Что касается тетушки Шаум, что сказать?.. Мы были близкими соседями, она всегдаь была у нас на виду, хорошо мы к ней относились, или плохо, пусть Бог рассудит и каждому воздаст по заслугам… На тебя тоже не имела обиду, что поделаешь, это ее судьба, что делать, ты спишь, судьба бодрствует, куда убежишь? Никуда… В городе она не выдерживала, а твоей работы в селе не было, так случилось… — Посмотрев в сторону дороги, он громко спросил:

— Апетнак, что это несешь в ведре? Еще и прикрыл сверху…

— Ну, если должен сказать, почему тогда прикрыл?

— Видишь, что сказал? — обращаясь ко мне, сказал обиженный Мхитар, — может, бомба внутри, не знать, что несет? Ни грамма мозгов нет, а умничат. Вчера вечером зашел в огород, выкопать пару картофелин, вдруг смотрю, за дервьями кто-то лопатой копает. Смотрю сыночек Вано с верхних дворов, сорванец, говорю: «Что это делаешь?» — Говорит, картошку копаю, но, говорю, я хозин этой картошки, говорит, ну, раз ты хозяин, помоги.

А в тот день, смотрю, наш сосед Арташ, этот, тоже, дурной какой-то, красивую одежду надевает на огородное пугало, галстук надевает на него, говорю, ты ж не сумасшедший, зачем галстук надеваешь? — «Птиц, боящихся от пугала, тоже нужно уважать». Все село — остроумные. В каждом селе один дурак бывает, а в нашем селе, в последнее время, их число увеличилось. Число пьющих тоже. Трезвые — котята, выпьют — становятся львами. Один из них и есть Арташ. Из-за его же глупости бедного Манвела отправили в Шушинскую тюрьму на два года.

— Кто это — Манвел?