В то далёкое лето. Повести, рассказы

Мы молчали. Я по-прежнему шел впереди, дорога сузилась, осталась только тропинка, а вокруг нас снова гнездились канарейки, печально и надрывно с перерывами куковала кукушка в лесной глуши. Лес закончился, мы вышли на поляну Джангира. На прошлой неделе мы были там, но сейчас ежевика была более спелая, ее было много. Длинненькая и сладкая, она бывает только здесь. Поели ежевики, сели на зеленой траве. Бесконечно приятно было смотреть издалека на наше село Хндзахут, затерявшееся в молочном тумане, потом снова ели ежевику. Родниковой холодной водой, от которой чуть мои пальцы не замерзли, я отмыл посиневшие от черной ягоды руки Марины. Марина без конца смеялась, потому что вода была слишком холодной, а я не отпускал ее руку, и моя рука дрожала, когда я опускал ее в воду и растирал губы Марины. Дыхание Марины было теплым, она смеялась прикрытыми губками, вроде, попыталась бежать, снова покорно остановилась, а я хотел, чтоб это мгновение задержалось, и сердце мое замерло. Потом, Марина, смеясь, убежала, роскошные волосы рассыпались по ее плечам.

Солнце уже дошло до покрытой густыми лесами горы Кхнахач и зашло за тучи, дремавшие на горе.

— Солнце уже заходит, — чуть издалека сказала Марина, — пошли домой.

— Солнце ждет нас, — сказал я. — В нашей деревне солнце умное.

Обратная дорога проходила через ущелья, мимо речки Барак джур. Я собрал полевой букет, закрепил в Марининых волосах, и вместе с восхитительным девичьим ароматом от нее исходил аромат цветов.

Вдруг, в лесу стало темно, верхушки деревьев закачались от сильного ветра. Канарейки перестали петь. Друг за другом, рассекая воздух, над лесами, разрывались молнии. Приближался дождь. Село было еще далеко, нужно было скорее перейти реку, потому что сзади, над высокой горой Кахнахач, небо потемнело до черноты, там уже шел дождь. Он шел над горами и ущельями в сторону села. «Скоро река станет полноводной», — подумал я. Мы с Мариной, держась за руки, бежали через сумрачный, качающийся лес и, как только перешли через реку, нас настиг проливной дождь. Зашли под одно случайное дерево, здесь было надежно, я посмотрел наверх и, взяв Марину за руки, выбежал из-под дерева, потому что это был высокий, вековой дуб, а у нас известно всем, что молния поражает, именно, дубы.

С Мариной побежали обратно по узкой дороге, ведущей в село, бежали, промокнув. Я искал взглядом буковое дерево или граб, наконец, нашел граб. Но мы уже промокли, я хотел снять рубашку и накинуть на плечи Марины, но она не дала: «Мне не холодно», сказала она, но ежилась, прижимаясь к стволу дерева. Я левой рукой обнял её, она прижалась ко мне, спадающие, как водопад, волосы касались моего лица, волосы источали приятный аромат, а ее мокрое тело было хрупким и теплым. Я хотел сказать ей про свою любовь, хотел сказать, что бы ни произошло, я буду любить ее всегда, но не осмеливался, губами осторожно и нежно касаясь ее волос…

А дождь все шумел, дождевая вода несла по тропинке ворох листьев, молния сверкала, на короткое мгновение освещая потемневший лес. Промокшее тело Марины источало тепло, а в глубоком ущелье завывала река.

— А если вдруг мы останемся здесь, — пугливо сказала Марина.

— Не останемся. Сильный дождь быстро прекращается, скоро перестанет. — Потом я взял руку Марины и сказал: «Давай погадаю». — «Давай». сказала Марина. — Я раскрыл её ладонь, смотрел долго, якобы думал, вроде, гадать трудно.

— Впереди счастливая жизнь, так видно. Муж будет тебя любить, — сказал я, — муж будет тебя безмерно любить, все время будет любить, — шептал я с закрытыми глазами, — день и ночь будет любить и ревновать, потому, что, где есть большая любовь, там есть и большая ревность, безумно будет любить.

— Только одного буду любить? — глядя на меня хитро улыбающимися глазами, спросила Марина.

— Как? — не понял я.

— Только одного? — с той же хитрой улыбкой в искрящихся глазах переспросила Марина. — Только одного буду любить — и больше никого?

— Конечно, — поняв, наконец, ответил я, — только одного и…

— А меня? — перебила Марина, меня сколько человек будут любить?

— Только один, — не совсем уверенно сказал я, глядя на белую руку Марины, — вот, смотри.

— Ты неправильно гадаешь, — Марина взъерошила мои волосы, выбежала из-под дерева, встала на тропинке, протоптанной животными и людьми, под веткой граба, протянутой, как лапа, — неправильно говоришь, — повторила она, — двоих я уже знаю.

— Как? — тревожно замерев, произнес я.

— Не скажу. — смеясь, сказала Марина, потом увидев, как вдруг упало мое настроение, пришла и встала возле меня. Ничего не говорила, даже не смеялась. Молча смотрела. потом сказала: — Не обижайся.

Марина села у моих ног на изумрудный, замшелый камень, обняв свои гладкие колени, посидела несколько минут, и не глядя на меня, тихонько сказала:

— Есть один, Степаном зовут. В этом году окончил институт. До того, как получить новую квартиру, жили в нашем дворе. Я даже не знаю, чего больше к нему испытываю — ненависти или любви. Ты не обижайся.

— Не обижаюсь. — просто так, сказал я, еле сдерживая волнение. — Почему я должен обижаться?