В то далёкое лето. Повести, рассказы

«А твоя дочь Асмик почему не осталась в селе? — сказал я в уме завучу, — с тройками еле закончила школу, и теперь учится в университете. По знакомству да за деньги в университет поступила, а ее полуграмотный и хитрый отец, то есть, ты, мне говоришь, не обязательно, чтоб все поступали».

— Трактористом стану, — грубо сказал я, — или помощником на тракторе, или животноводом, шофером, звеньевым, кем-нибудь стану, да… Вы не думайте… Как Асмик, стипендию, хотя бы, получает?

Вроде, не услышав, он вытянул шею в сторону кабины и сказал жене:

— Как ты сейчас себя чувствуешь?

Я мысленно ругал его, я так хотел поговорить с Мариной, я хотел сейчас, в эту минуту сказать ей обо всем. Столько нужно сказать, но было невозможно, выехали уже на шоссе, теперь машина ехала еще быстрее, впереди, под горами, виднелись огни Степанакерта. Чем ближе мы подъезжали к областному центру, тем я становился грустнее. И сердце мое стучало часто. «Неужели не даст своего адреса?» — думал я о Марине, хотел попросить у нее, но не решался. Через несколько минуть въедем в город, через несколько минут будет поздно говорить, набрался смелости, и, не глядя на Марину, сказал:

— Дай мне свой адрес. Марина. — Марина покачала головой.

— Дай адрес, — сказал я — прошу, не буду писать, ничего не буду писать, не бойся, дай адрес, приеду через десять лет, — дрожащим голосом сказал я, — не знаю, один раз приеду, чтоб увидеть тебя, домой не приду, издалека, не бойся, Марина.

Марина снова помотала головой.

— Хотя бы скажи, в какой техникум поступила, приеду, найду тебя.

— Не проси, — Марина закрыла лицо руками, — не могу, — прошептала она, — не могу, прости, — она посмотрела на меня глазами полными слез, — зачем, зачем я приехала сюда? — снова прошептала, помотала головой, вновь, закрывая лицо руками, — лучше бы не приезжала, не встретились бы.

— Где ты сойдешь? — не поворачиваясь ко мне, спросил завуч.

— Около автовокзала, — не раздумывая, ответил я.

Машина уже въехала в город, автовокзал был в самом начале города, а этот сумасшедший Балабек ехал очень быстро. Завуч постучал по кабине:

— Остановись, выходят, — громко сказал он, ежась от ветра, потом повернулся и о чем-то заговорил с женой. Я медленно сполз с кузова, взял руку Марины и встал.

— Дай твой адрес, Марина, — попросил я, — хочу приехать, тебя увидеть, хочу поговорить с тобой, Марина.

Марина попробовала улыбнуться:

— Прощай, — с грустью сказала она, — спасибо за все. Помни нашу последнюю встречу в лесу.

— Езжай, — сказал завуч.

Я не отпустил руки Марины, я провел ее рукой по моим губам, не решаясь поцеловать, вместе с машиной пошел быстро, немного пробежал и выпустил руку Марины. Я встал посреди улицы, а машина двигалась вперед, и Марина продолжала смотреть в мою сторону и на прощание махала рукой. Издалека мне не видно было ее лица, я не знал, улыбается она или плачет?

Задние красные лампочки грузовика зажигались и гасли, будто дразнили. Потом грузовик стал уменьшаться, пока его совсем не стало видно.

К дяде я не пошел… бесцельно бродил по пустым улицам маленького города. Устав, около получаса просидел на автовокзале, пол-часа на телеграфе, снова побродил по городу. Дежурные милиционеры подозрительно смотрели в мою сторону. Потом, пошел в городской парк, сел в глубине его под вековыми липами, вокруг была тишина. Я все время думал о Марине. Стало холодно, я руками закрыл лицо, так было лучше, мое дыхание меня согревало, и я снова думал о Марине. В легкой тишине деревья вокруг качались плавно, не шелестя, а я беседовал с Мариной. «Прощай, Марина, — говорил я, — прощай, любимая, мы больше не встретимся, прощай».

Я себя чувствовал бесконечно жалким и одиноким, отвергнутым и беспомощным, хотел, чтоб весь мир меня пожалел, все пожалели.

На следующий день, меняя несколько попутных грузовиков, добрался до села…

Опустел наш Хндзахут без Марины. В ущелье притихли канарейки. Для кого они должны были петь, если Марины нет? В селе было пусто, как в моем сердце: ни звука, ни голоса, только пчелы гудели на огороде у дома… «Марина, моя Марина, — шептал я, — зачем ты приехала в наше село, зачем я увидел тебя? Скажи, как теперь я должен жить без тебя, Марина, неужели это возможно?» Нет, не возможно. Стало невозможным. Я продолжал думать о ней и, даже, если старался не думать, не получалось, ее облик стоял перед моими глазами, ее грустные глаза улыбались мне, а голос, бархатный голос Марины, перейдя в мелодию, звучал в моей душе. И этот миг прощания в глубине леса…

В конце сентября я сказал матери: «Мама, я еду в Сумгаит». Мать заплакала, отец упрекнул меня, но все это было бесполезно, мне уже было тяжело жить без Марины. С большим трудом взял у Алвард адрес Марины, узнал в какой техникум она поступила, с помощью работника паспортного стола районного отделения милиции Сократа получил паспорт, и через два дня поезд вез меня в город, к ней… Это было счастливое путешествие. И сейчас, через много лет, с волнением вспоминаю, как скользил поезд во мраке, иногда свистел пронзительно и грустно, будто звал Марину.