В то далёкое лето. Повести, рассказы

Доехав до места, я сразу пишу письмо Рузан. Пишу, что мне тяжело без нее. Также отправляю ей обратный адрес, затем целый месяц жду, но никакого ответа. Я пишу второе письмо, потом третье, четвертое. Снова никакого ответа… В очередном, не знаю, каком по счету, письме, чтоб немного ее напугать, я пишу: «Если ты немедленно не ответишь мне, я здесь такое натворю, что меня посадят на гауптвахту, или даже отдатут под военный трибунал, и ты никогда меня не увидишь».

И опять от Рузан никакого ответа. Не хотелось писать об этом Егине или Завену. Думал, начнутся лишние разговоры, лучше пусть ни о чем не знают, пусть они думают, что мы периодически пишем друг другу.

Маис меня успокаивает:

— Ответит, ничего не будет.

Но от Рузан, как прежде, нет писем. Неужели она ждала, чтоб я уехал? Неужели так быстро забыла меня? А куда делись ее обещания, ее слова о ее чистой любви? Наверное, у меня очень печальное лицо, поэтому ребята утешают меня своими советами.

— Глупо верить этим девочкам, — говорит Толя Третьяков, душевный парень-сибиряк, — им все равно, сегодня они с тобой, завтра тебя нет, не велика беда, другого найдут.

— Спасибо, утешил, — насильно улыбаюсь я. — Ребята смеются, но мне от этого не легче.

Для меня крайне невыносима эта неопределенность.

И вот, однажды, ночью, когда все легли спать, я написал еще одно письмо Рузан. Кто бы мог подумать, что это будет моим последним ей письмом. Письмо было грубым и жестоким. Словом, я написал то, что пришло мне в голову, даже сейчас, когда прошло много лет, я стесняюсь, вспоминая об эом. Но в то время я был очень сердит. кроме этого, я втайне надеялся, что это письмо она не оставит без ответа. Только потом я понял, что это и было тем письмом, на которое она не должна отвечать никогда…

А дни проходят одинаковые, грустные и унылые. Ребята продолжают повторять то же самое: «Не обращай внимания, Мгер, она не достойна этого. Неужели тебе не ясно, кто она? Обыкновенная негодяйка, которая привыкла флиртовать с парнями. Забудь, и все!»

Согласен, но как забыть, когда каждую минуту она стоит перед моими глазами, когда до сих пор я чувствую на своих губах вкус ее губ, каждую минуту слышу ее голос, ее смех, шелест ее платья? Вижу ее, стоящую под чинарами со слезами на глазах и, отделившись от группы людей, машет платком вслед грузовику. Или, вот, идет она в ярких лучах рассвета, и на гладкой поверхности ее кувшина ослепительно сверкают лучи солнца. И попробуй забыть о том, что вонзилось в твою душу, как заноза. Днем еще ничего, а по ночам, когда все спят, ты остаешься один, наедине с собой… Это ужасно.

— Опять думаешь о Рузан? — шепчет Маис, потирая заспанные глаза. Наши кровати рядом.

— А о ком еще я должен думать? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— От этого что-нибудь меняется?

— Меняется или нет, но не думать не могу. Ты спи, тебе-то что?.

— Даешь разве спать? Все время стонешь и вздыхаешь…

А дни бегут чередой… переходят в недели, недели — в месяцы и годы… Дядя Арутюн был прав, когда говорил: «Три года так пролетят, что ты и сам не заметишь, как прошли».

Действительно, три года пролетели, как три месяца. Я снова пришел и встал под теми же чинарами. Лето. Солнце. Деревья, как прежде, качаются и шелестят. Здесь я попрощался с нашими, с Рузан…

А вот, чуть в стороне, стоял старый грузовик Бабкена. За эти три года чинары совсем не изменились. Но, наверное, многое видели. Жаль, что рассказать не могут… Ладно, оставим эти сентиментальности, на три года выросли уже. Но, неужто, всего на три года?

Почти, вся деревня, от мала до велика, заполонила наш двор.

— Господь услышал мою мольбу, — говорит моя бабушка, — пятеро ушли, без вести пропали… Но вот, шестой, внук мой, вернулся домой, чтобы не померк огонь в моем очаге. Слава тебе, Господи! Мы боялись, что его возьмут в Афганистан…

— Принеси припасенные водку, закуску, — смеется дядя Арутюн. — Я же говорил, сегодня-завтра приедет, не верила.

Люди в нашей деревне сердечные, искренние. Приходят, поздравляют маму и бабушку, что я живой-невредимый вернулся из армии, обнимают, целуют меня. Егине между ними носится из стороны в сторону, как сумасшедшая, ставя на стол то тутовую водку, то ароматное, черное ежевичное вино, то большое блюдо с едой. За эти три года Егине так изменилась. стала красивее, так, что ее и не узнать с первого взгляда.

Завен помогает ей, он тоже изменился, уже возмужавший молодой человек, взгляд стал уверенный. И как же они подходят друг другу.

— Егине и Завен поступили в медицинский институт, будущие врачи, — с гордостью заявляет мама. Она, конечно, знает, что я знаю об этом, но хочет напомнить еще раз. Егине вся краснеет.