В то же время. Эссе и выступления

От мудрости племени трудно отказаться, ведь это мудрость, которая выше всего ставит жизни членов этого племени. Говоря, что жизни членов другого племени не менее ценны, вы всегда будете идти вразрез с мнением большинства, выглядеть не патриотом.

Проще быть на стороне того, кого знаешь, кого видишь, с кем ты связан, с кем ты делишь общие страхи.

Не будем недооценивать силу того, чему мы противостоим. Не будем недооценивать, какими страшными могут быть последствия для тех, кто осмелился озвучить свое несогласие с жестокостью и угнетением, оправдываемыми страхами большинства.

Мы сделаны из плоти. Нас можно пронзить штыком, разорвать на части бомбой террориста-смертника. Нас можно задавить бульдозером, застрелить в стенах собора.

Страх сплочает людей. И страх отталкивает их друг от друга. Отвага, примеры отваги вдохновляют на единение, ведь отвага не менее заразна, чем страх. Но отвага, некоторые виды отваги, изолирует смелых.

Извечная судьба принципов: на словах они есть у всех, но стоит этим принципам стать неудобными, как ими с большой вероятностью пожертвуют. Чаще всего принципы — это то, что идет вразрез с общепринятыми практиками. И подобное инакомыслие имеет последствия, порой малоприятные, когда общество решает отомстить тому, кто посмел указать на его двойные стандарты, кто хочет, чтобы общество придерживалось своих заявленных принципов.

Представление, что общество должно соответствовать своим заявленным принципам, утопическое по той причине, что моральные принципы всегда противоречили и будут противоречить реальному порядку вещей. Реальный порядок вещей не во всём плох и не во всём хорош, но всегда несовершенен, непоследователен, недостаточен. Принципы стимулируют нас делать что-то с болотом наших нравственных противоречий. Принципы стимулируют нас работать над собой, не мириться с моральной распущенностью, компромиссами, трусостью, нежеланием смотреть на то, что нас расстраивает, когда глубинные угрызения совести говорят нам, что мы поступаем неправильно, но мы предпочитаем просто не думать об этом.

Беспринципный кричит: «Я делаю всё, что в моих силах». При данных обстоятельствах — конечно, это всё.

Представим себе такой принцип: неправильно угнетать и унижать целый народ. Систематически лишать его людей крыши над головой и пропитания; уничтожать их поселения и источники дохода, не давать доступ к образованию и здравоохранению, возможности общаться друг с другом.

Подобные практики не должны существовать, вне зависимости от предпосылок.

А предпосылки были. Не будем это отрицать.

Ядро нашей нравственной жизни и нравственного воображения составляют великие примеры сопротивления: великие истории тех, кто сказал «нет». Нет, я не буду служить.

Какие примеры, какие истории? Мормон будет сопротивляться объявлению полигамии вне закона. Воинствующий борец против абортов будет сопротивляться узакониванию абортов. Они будут говорить, что их религиозные (или духовные) и моральные устои противоречат порядкам общества. Ссылаясь на высший закон, который позволяет нам пренебрегать законами государства, можно оправдывать как преступные деяния, так и благородную борьбу за справедливость.

Отвага не имеет сама по себе моральной ценности, поскольку отвага сама по себе не является нравственной добродетелью. Жестокие негодяи, убийцы, террористы могут быть смелыми. Чтобы отвага стала нравственной добродетелью, нужно добавить прилагательное: мы сейчас говорим о нравственной отваге, потому что безнравственная отвага тоже существует.

У сопротивления самого по себе тоже нет ценности. Только его суть определяет его достоинства, нравственную необходимость.

Допустим, мы говорим о сопротивлении преступной войне. Допустим, мы говорим о сопротивлении оккупации и аннексии чужой земли.

И вновь: в сопротивлении как таковом нет никакого морального превосходства. Если мы отстаиваем праведность сопротивления, мы делаем это исключительно потому, что верим в то, что сопротивляющиеся действительно действуют во имя справедливости. И справедливость дела не определяется добродетелями тех, кто в нем участвует. Она зависит в первую и последнюю очередь от правдивости описания положения вещей, когда это положение вещей действительно несправедливо и неоправданно.

Вот каким я вижу правдивое описание положения вещей, которое я смогла признать только после многих лет неопределенности, невежества и мучений.