В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)

========== Часть 1. Изгнание. Глава 1. ==========

Iijiina riiyuu issai

Yurusu jakuhai

Resukyuutai mo yondeoita

Dakara purizuu kissu mi

Purizuu kissu mi all night

Datenshi no mahou ka

Koakuma no chachina itazura

Tsumaranakunacchau mae ni

Soore de houre

Booringbooru

Ibutsu na sonzai darou

Shouchi no suke

Kowaresou de

Docchirakatta kanjou de kirihirake yo

kowaresou de

kowasenai bokura no shouri (NICO Touches the Walls — Broken Youth)(1)

***

Итачи, выйдя из реки по щиколотку, остановился.

Раздался слабый, острожный плеск играющей и преломляющейся на солнце воды небольшой речушки, чья рябь ужасно резала глаза, прикрытые в спасении от палящего солнца. Высоко в ясном небе, загроможденном на горизонте облаками, парили птицы, время от времени выкрикивая пронзительные возгласы. Их время, когда они будут виться низко-низко над полями, задевая острыми крыльями восходящий рис, наступит вечером, на огненном закате дня, когда по всей округе на пыльной дороге будет слышен писк ласточек.

Вода снова плеснула; капли забрызгали местами выгоревшую от засухи траву; стоял самый разгар лета — время, когда люди трудятся на полях, не разгибая спин, пытаясь спасти и вырастить урожай. По дороге то и дело сновала уйма крестьян, копающихся в своих участках на бескрайних равнинах вдоль небольшой, но довольно полноводной реки.

Прищурив глаза от полуденного солнца, Итачи присел на траву, где лежала снятая им с руки окровавленная повязка. Она, от времени и грязи уже побагровевшая и превратившаяся в корявый жесткий ком ткани, была ни на что не годна, кроме того, чтобы еще белым концом, не пропитанным кровью, стереть воду.

Рана была небольшой, тонкой и косой, но глубокой. Вражеский сюрикен появился из неоткуда, и Итачи понимал, что это — итог его невнимательности и медлительности; но теперь ранение будет уроком, как не стоит расслабляться на заданиях. Внимание и концентрация — важнейший ключ к жизни и выживанию любого шиноби.

Это была мелкая ошибка, одна на миллион, но, как правило, из-за таких мельчайших ошибок и погибают отряды на миссиях. Итачи знал это как никто другой. Он сам уничтожал врагов, используя именно такие простые приемы, которые бы при другом раскладе дела едва ли нанесли царапины.

— И долго ты собираешься загорать? Нам осталось шагов пятьдесят до таверны, тем более я быстрее хочу попасть домой и выспаться как следует, а не в этих гадких углах.

Итачи подавил в себе вздох.

Саске был на взводе. Он стоял позади, механически и бездумно отпихивая растоптанными варадзи (2) камешки в траве и поднимая вслед за этим пыль. Его непослушные иссиня-черные волосы после многодневной миссии выглядели грязными, а бледная кожа руки, показавшаяся из-под длинных и широких рукавов серой перепачканной рубашки, сохранившей на себе след крови, стягивалась и сморщивалась, когда Саске сжимал ладонь в крепкий кулак. Саске был молод, и нетерпение в его возрасте, плюс тяжелый характер, плюс долгая изматывающая миссия в прибавке к мучительной жажде и стремлению более-менее хорошо выспаться и поесть грозились вот-вот взорваться. Темные глаза устало сузились, недовольно смотря на то, как Итачи как будто назло медленно и осторожно принялся перевязывать вновь сочившуюся рану на руке, стянув с себя рубашку.

— Я сейчас, подожди, — твердым голосом пресекая все попытки лишний раз возмутиться, Итачи придерживал рукав одежды, наматывая второй слой повязки.

— Ждать, ждать… тебя всегда надо ждать, — наконец сдался Саске, скрещивая руки на груди и садясь так же на траву.

Ветер клонил ее к земле, приятно и мягко шурша ею как тонким шелком. Песчинки пыли повисли в горячем и недвижимом воздухе, а облака с горизонта и не думали закрывать солнце, растворяясь и уходя вдаль едва ли не прозрачным туманом. Сзади по дороге проехала телега, на которой крестьянин в старой потрепанной соломенной шляпе вез тыкву, тихо напевая себе под нос. Это была старая, знакомая обоим братьям мелодия, с которой крестьяне ездят от полей домой, от дома — к полям. Унылое вытье, похожее на плач женщины на похоронах мужа-воина.