В тот год ликорисы цвели пышнее (СИ)

Саске и Итачи были шиноби, защищающими честь не только своего клана, но и всей деревни. Они учились с детства быть воинами, они не знали, что это — работать в поле, сеять рис, кормить волов, продавать на рынке товары, но от этого их жизнь не была легче, если не труднее и опаснее. Они работали в отряде по пять человек как сопровождающие, как посланцы, как шпионы, как следопыты, как наемные убийцы. Они были шиноби — полная собственность Хокаге и старейшин. Их могли заставить умереть в бою, и они бы умерли; их могли заставить предать свои семьи ради деревни, и они бы предали — ведь шиноби не принадлежит себе, не принадлежит своей семье. Хотят они или нет, их никто не спросит; они родились для того, чтобы быть вещью Хокаге, щитом и силой деревни. Это была не только их, братьев Учиха, судьба, но судьба сотен и тысяч других шиноби, которые рождались, учились, сражались, погибали. Это было престижно, быть шиноби, но также и ежесекундно опасно для жизни, ведь зачастую ошибки приводят не только к твоей гибели, но и к смерти всего отряда, всей деревни.

Что лучше, зарабатывать болезнь спины на полях или быть шиноби, не известно.

Итачи всегда жил с полным и трезвым пониманием этого и спокойно переносил все тяготы своей жизни, поскольку не видел ничего другого. Это был его выбор и жребий, едва ли не предопределенный с рождения. Ему нравилось быть шиноби, это была его детская мечта, которая сбылась, еще и с таким ярким восходом. Единственное, что Итачи не устраивало и что он только недавно понял, возможно, лишь сегодня, — это отсутствие жизни в его жизни. Быть шиноби — это не быть человеком. Это быть убийцей, и семья убийце нужна лишь для того, чтобы дать деревне новых сыновей-шиноби, больше ни для чего.

Саске тоже гордился тем, что стал таким, как его старший брат — самым лучшим шиноби в Конохе. Наверное, до уровня Итачи ему еще было далеко, но Саске давно превзошел остальных своих ровесников и тех, кто был старше его. Он был вторым после брата, и хотя позиция номер два его не прельщала, он все равно гордился тем, что уступает место не кому-то, а именно своему старшему брату. Саске не тяготился своими обязанностями и законами деревни: возможно, привык от рождения; возможно, ему это нравилось и воспринималось как честь; возможно, он просто не обращал внимания на жизнь вокруг. Но что бы ни было, правда была одна: он был так же связан, как и его старший брат, только думал об этом как о достойной награде. Или не думал вовсе.

Возможно, тоже до сегодняшнего дня.

Потеряв счет мелькавшим секундам и растянувшись на траве, Саске прикрыл глаза, позволяя ветру играть со своими волосами. Он был слишком серьезен для своих лет, все его ровесники считали именно так, Саске это знал и не спорил. Может быть, он был таким из-за влияния тесного общения со своим не менее замкнутым старшим братом, или из-за, опять же, жизни шиноби с раннего детства, а, может быть, он просто был таким, стал таким — не известно.

Когда Саске накрыла чья-то темная и холодная тень, он незамедлительно открыл глаза и увидел стоявшего над ним старшего брата, поставившего ноги по обе стороны его бедер.

— Заснул?

— В ближайшее время я планировал заснуть не иначе, как в своем доме, — негромко ответил Саске, незамедлительно вставая.

Рука Итачи уже была перевязана, рубашка сидела ровно, а катана, вложенная в ножны на поясе, как всегда готова была верно сопровождать всюду своего хозяина. Итачи, возвращаясь на дорогу, заострил свое внимание на таверне и уже хотел что-то сказать, как заметил подозрительную тишину в свой след. Остановился и обернулся.

Так и есть.

Саске шел позади, гордо и холодно поглядывая на тошнотворно ясное небо. Его спина и лоб были мокрыми от пота, а грязь на коже начинала уже почти саднить ее. Это было единственное, что Саске ненавидел на заданиях: возвращаться с них.

Грязный, измотанный, усталый, раненый, рваный, разбитый, голодный, истерзанный.

— Кто-то очень спешил, — со стальной ноткой в голосе заметил Итачи, темными и холодными глазами внимательно, с ног до головы оглядывая усталого брата. Они всегда возвращались в деревню позже остальных; им, избегавшим общества незнакомых или мало знакомых людей, было уютнее идти так, вдвоем, когда можно действительно расслабиться в обществе человека из своей же семьи. Они останавливались там, где хотели; ели то, что хотели; шли по дороге, по которой хотели идти. Но ценой этого удовольствия была задержка с возвращением на три дня позже товарищей.

— Честно говоря, иногда хочется на все плюнуть и поселиться прямо здесь, на этой чертовой речке, — угрюмо бросил Саске. Его раздражало многое в этой жизни, и он не скрывал того, Итачи уже привык к его ворчанию. Поэтому он ничего не ответил, продолжая идти впереди младшего брата и обгоняя его с каждым шагом все больше. А потом, даже не обернувшись, Итачи крикнул, наступив на горячий песок дороги:

— Есть будешь?