В царском кругу

Но на границе Виртемберга ждали его новые торжественные изъявления. Ему пришлось пожертвовать целым днем королю Виртембергскому, и он ждал не дождался ночи, чтобы уединиться и успокоиться. Он был удручен скукой, усталостью и печалью. Душа его предалась самоуглублению. «Наконец, я вздохнул свободнее, — рассказывал он мне, — и первым моим движением было раскрыть книгу, которая всегда со мною; но затуманенное внимание мое не проникало в смысл читаемого. Мысли мои были бессвязны, сердце стеснено. Я оставил книгу и думал, каким бы утешением было бы для меня в подобную минуту побеседовать с существом сочувственным. Я вспомнил про вас, про то, что вы мне говорили о г-же Крюднер, и про желание, которое я вам выразил познакомиться с нею. Где она теперь может быть, спросил я себя, и где мне ее встретить? Только что я подумал про это, слышу, стучатся ко мне в дверь. То был князь Волконский. На лице его выражалось нетерпение. Он сказал мне, что никак не хотел меня беспокоить в такой час, но не может никак отделаться от женщины, непременно желающей меня видеть. Тут он назвал г-жу Крюднер. Можете судить о моем удивлении! Мне подумалось, не в бреду ли я. Такой внезапный ответ на мое помышление не мог же быть случайностью. Я увидал ее, и она, словно читая в душе моей, обратилась ко мне с сильными и утешительными словами, успокоившими тревожные мысли, которыми так давно я мучился. Ее появление было мне благодательно, и я дал себе слово продолжать столь дорогое для меня лакомство». Свидания участились, и Государь был ими доволен. В этой необыкновенной женщине соединены прелесть и ум светского общества с горячей и искренней верой. Происходя из знатной Лифляндской семьи, в течение слишком ста лет преданной Русскому императорскому дому, баронесса Крюднер влеклась к Александру преданиями своей молодости, привязанностями всей своей жизни и, если говорить всю правду, по тайному внушению некоторых темных лицемеров, которые под личиной набожности овладели ее доверием. Ее возраст, состояние и составленное имя устраняли возможность всякого подозрения. Александр находил истинную отраду в ее беседах и с нею, по-видимому, забывал про сан свой. Главная ее квартира некоторое время находилась в Гейдельберге. Баронесса Крюднер приехала туда и, ради спокойствия, поселилась за городом, в крестьянской избе, на прекрасном берегу Неккара. Там проводил у нее Государь большую часть вечернего времени. Он слушал, как она говорила о Боге, любить Которого научилась душа его, и доверчиво передавал ей повесть скорбей и страстей, которыми омрачилась некогда прекрасная жизнь его. Баронесса вовсе не льстила ему; она умела говорить правду, не оскорбляя. Она могла бы сделаться благодетельным для России гением, если бы не поддалась нечистому влиянию лицемерия. Образ ее жизни уже возбуждал любопытство и удивление. Вскоре окружила ее толпа людей, до того времени и не помышлявших о ее существовании. Начались догадки. Одни принимали ее за тайное орудие России в ее намерениях относительно Германии; в глазах других сближение с Александром было только новым доказательством власти, которую имели над ним женщины; но всем хотелось воспользоваться этим новым средством влияния.

Александр был поистине выше века своего. Он предал забвению неблагодарность Бурбонов, принявших участие в тайном против него трактате. Он старался спасти Францию и ее короля от жадности этих союзников, которым Людовик XVIII так легкомысленно пожертвовал и своею признательностью, и выгодами страны своей. Австрия, Англия и Пруссия громко требовали, чтобы Франция была наказана за эту новую войну раздроблением ее владений. Великодушный Александр тщетно пытался воспрепятствовать такому злоупотреблению победившей силы. Его войска не участвовали в Ватерлооском сражении, что и было ему поставлено на вид. Людовик XVIII отдался судьбе своей, возложив всю надежду на герцога Ришелье, тогдашнего своего министра, который бесплодно хлопотал о том, чтобы смягчить союзников. Они настойчиво требовали раздробления. С отчаянием приезжал Герцог изливать свою скорбь в Елисейский дворец, где жил Государь и состоявшие при нем лица. Каподистрия спокойно выслушал его и сказал ему: «Я знаю еще одно средство и думаю, что оно неминуемо приведет к цели. Желаете ли предложить королю, чтобы он его испробовал?» — «Боже мой, говорите скорее! Нам дороги мгновенья: завтра будет оглашено бедствие Франции». — «Благоволите немного подождать: через каких-нибудь полчаса узнаете». Затем граф Каподистрия пошел в комнату, где работал мой брат, и сообщил ему свою мысль.