В царстве глины и огня

Леонтій положилъ на землю гармонію, подошелъ къ Дуньк, схватилъ ее въ охапку, покачалъ изъ стороны въ сторону и, освободивъ правую руку, звонко ударилъ ее по спин ладонью.

— Пусти, ахальникъ! Пусти, чертъ! Чего ты лзешь-то! кричала Дунька, отбиваясь отъ него. — Ну, пусти, а то, ей-ей, глаза выцарапаю!

Она мокрой отъ глины рукой мазнула его по лицу. Леонтій оставилъ Дуньку и отшатнулся.

— Туда-же глиной мажется, курносая! Вишь, жиру-то сколько нагуляла на заводскихъ харчахъ — нигд не заколупнешь, проговорилъ онъ, отираясь рукавомъ.

— Мой жиръ, а не твой, и нтъ до него теб заботы. Ну, чего сталъ? Ступай! Не мшай мн, сказала Дунька, принимаясь за работу, сдлала строгое лицо, но не выдержала и улыбнулась. — Уходи-же, Леонтій, прибавила она.

— А ежели мы приссть желаемъ и гармоніей васъ потшить? отвчалъ Леонтій, переминаясь съ ноги на ноту.

— Ты желаешь, да я-то не желаю. Проваливай!

— Ахъ, Дунька, Дунька! Немного намъ съ-тобой погулять осталось. Посл Александрова дня разсчетъ получимъ, котомку на плечи, машина — фю! и прощай, Дунька!

— И рада буду, когда ты провалишься, то есть такъ рада, что и сказать нельзя.

— О!?. Вишь какіе разговоры! А кто говорилъ, что любитъ?

— Мало-ли что наша сестра зря болтаетъ.

— Неужто забудешь?

— Да конечно-же. И съ чего тебя помнить? Удешь — и былъ таковъ.

— На будущій годъ на завод встртимся.

— Ну, это еще когда-то улита детъ, да когда-то будетъ.

Леонтій слъ на траву и взялъ въ руки гармонію.

— Нтъ, Авдотья Силантьевна, ты меня не забывай, сказалъ онъ. — Ты скажи, куда теб писать домой, и я теб писулечку пришлю изъ деревни.

— Да чего-жъ ты разслся-то? Теб сказано, чтобы ты проваливалъ! крикнула на него Дунька.

Леонтій не поднимался и продолжалъ:

— И пришлю я теб въ писулечк поклонъ отъ неба и до земли.

— Очень нужно!

— Да неужто и впрямь забудешь? Нтъ, ты этого не моги.

— А съ какой радости помнить? Вотъ кабы ты присватавшись ко мн былъ, жениться на мн думалъ.

— Мн, Дуняха, на теб жениться нельзя, говорю прямо, потому ты чужая. Отецъ мой тебя не приметъ въ домъ. Вотъ когда-бы ты была нашинская, боровичская, и наши крестьянскіе порядки знала, то это точно, намъ давно нужно въ домъ работницу, потому матушка у меня въ деревн стара и припадать стала. А тебя взять — ты ни жать, ни косить не умешь, никакого крестьянскаго обихода не знаешь.

— Ну, вотъ видишь. Такъ съ чего-жъ тебя помнить-то?

— Ты любовь помни. Помни, какъ мы съ тобой погуливали, какъ я тебя миловалъ, крпко къ сердцу прижималъ. Пріду въ будущее лто на заводъ, опять гулять будемъ.

Леонтій заигралъ на гармоніи и заплъ:

Вспомни, вспомни, моя радость,

Нашу прежнюю любовь…

Дунька заморгала глазами и отвернулась. У ней вдругъ слезы подступили къ горлу. Ей сдлалось жалко Леонтія.

— Да уйди ты отъ меня, честью тебя прошу. Ну, что ты присталъ! проговорила она. — Чего душу-то мою бередишь!

— Давай, я кирпичъ подлаю, а ты посидишь и передохнешь, предложилъ Леонтій.

— Не требуется. Уходи, Христа ради.

— Вотъ брыкается-то лошадь необъзженная. Съ чего это ты сегодня?

— Забыть тебя хочу — вотъ съ чего. Ну, уходи. Честью прошу: уходи.

— Шутишь, покрутилъ головой Леонтій и поднялся съ травы. — Ну, прощай. Пойду въ трактиръ сапожника поискать. Подметки хочу къ старымъ сапогамъ подкинуть.

Дунька молчала.

— Мсяцъ, Дунечка, только мсяцъ осталось намъ и погулять-то съ тобой вмст, продолжалъ Леоитій. — Посл обда погуляемъ сегодня? спросилъ онъ.

— Нтъ, нтъ и нтъ. Посл обда я спать буду и не ищи ты меня, отвчала Дунька.

— Не до вечера-же дрыхнуть будешь.

— До вечера и весь вечеръ.

— Врешь, выдешь за ворота на рку. Мухоморъ вчера въ орлянку рубль цлковый выигралъ, пивомъ общался попотчивать — вотъ я и тебя примажу.

— Уходи ты, дьяволъ!

— Я дьяволъ? О! Вотъ это удивительно.

Дуня, что ты, что ты, что ты.
Я солдатъ четвертой роты.

заплъ Леонтій, подыгрывая на гармоніи, подмигнулъ Дуньк и зашагалъ отъ шатра.

XVII

Къ одиннадцати часамъ Дунька совсмъ отработалась. Пять тысячъ кирпича съ прибавкой полуторатысячи на бракъ были выстланы на полки и сушились подъ шатромъ. Къ суббот эти кирпичи высохнутъ, будутъ сняты съ полокъ и положены обрзчицами въ «елки», то есть въ клтки; приказчикъ ихъ приметъ и она получитъ разсчетъ. Отработавшись, Дунька умылась, причесалась, надла праздничное платье и вышла за ворота завода, грызя подсолнухи. Одвшись, она сегодня особенно долго смотрлась въ осколокъ зеркала, оклеенный по краямъ въ вид рамки полоской пестрыхъ обоевъ, и любовалась собой, поправляя красную ленточку въ волосахъ. Свиданія съ Глбомъ Кириловичемъ она ожидала не безъ нкотораго волненія. Она даже ршила не отказываться выдти за него замужъ, ежели онъ поведетъ разговоръ о женитьб на ней.