Песня эта, не была похожа ни на одну из солдатских песен, которые доводилось слышать генералу за годы службы в армии. Но это была, несомненно, солдатская песня, в которой рассказывалось о войне, о том, что смерть и жизнь, радость и горе, там ходят рядышком. А неизвестный певец рубленными и грубыми фразами пел о неведомом графу комбате, который «сердце не прятал за спины солдат».
Когда же закончилась эта песня, то почти сразу зазвучала следующая, которую, как понял Александр Христофорович, пел тот же певец:
Давай за жизнь, давай брат до конца,
Давай за тех, кто с нами был тогда.
Давай за жизнь, будь проклята война,
Помянем тех, кто с нами был тогда.
– Скажите, Владимир Николаевич, – вам много довелось повоевать? – спросил Бенкендорф, когда закончилась эта песня, и отзвучал последний аккорд. Подполковник Гаврилов задумался. Лицо его неожиданно стало жестким, и серьезным. Только сейчас граф заметил в его русых волосах седые пряди.
– Знаете, Александр Христофорович, – сказал он, – воевать довелось не так уж много, но даже за это время крови и смерти повидал столько, что хватило на всю жизнь. Скажу вам честно, было страшно, и врет тот, кто рассказывает о том, что в бою ничего и никого не боялся. Но нужно было заставлять себя побеждать страх, и делать то, что следовало делать. И мы делали это.
– Я с вами полностью с вами согласен, – кивнул Бенкендорф, – мне пришлось побывать во многих сражениях, но свой первый бой, в 1803 году, когда мне было всего двадцать лет, и я сражался в Грузии под знаменами князя Цицианова с лезгинами, я запомнил на всю жизнь. И скажу честно, мне было страшно, очень страшно. Но я заставил себя делать то, что нужно делать.
Так, с песнями и разговорами они незаметно добрались до деревни Головеньки, где располагался учебный полигон танковой дивизии. Предупрежденное из Москвы местное начальство встретило их на КПП, и без особых формальностей допустило на полигон, где проводили учение мотострелки и танкисты.
Бенкендорф увидел там рычащих и плюющихся сизым дымом разъяренных железных монстров, которые у потомков назывались танками и боевыми машинами пехоты. Несмотря на свои размеры, они грациозно двигались по полигону, поднимая тучи пыли, стреляя при этом на ходу из пушек и пулеметов, и разнося в щепки мишени.
– Владимир Николаевич, даже одна такая машина стоит батальона нашей пехоты, а то и целого полка, – в восхищении шепнул он на ухо Гаврилову, – имея несколько танков и БМП, наша армия была бы непобедима!
– Александр Христофорович, – так же шепотом ответил ему подполковник, – у русской армии императора Николая Павловича будут такие машины. Но, прежде всего надо будет подготовить людей, которые могли бы управлять этими танками и БМП. Без них они – не более, чем груда железа. Но, об этом разговор еще будет. А пока пройдемте на стрельбище. В тире вы познакомитесь с нашим оружием, которым вооружена пехота, или, как у вас говорят, инфантерия.
Зрелище учебных стрельб пулеметчиков и гранатометчиков привели Бенкендорфа в изумление, ну, а стрельба снайперов привела его в восторг.
Тем временем, с разрешения руководителя учебных стрельб, подполковнику Гаврилову разрешили пострелять из СВД. По тому, как он по-хозяйски взял в свои руки винтовку, и умело занял позицию, стало ясно, что этот человек имеет отношение к славному сословию снайперов. Ну, а после того, как Николай быстро и точно поразил все мишени, в этом уже никто не сомневался.
– Где довелось пострелять? – спросил у него руководитель стрельб, средних лет майор с «Кавказским крестом» на кителе, принимая у него СВД.
– Двухтысячный, январь, Чечня, Грозный, – лаконично ответил Гаврилов, – потом февраль, Шатой.
– Могли встретиться, – так же лаконично сказал майор, – а может и встречались.
– Все может быть, – усмехнулся подполковник. – Земля – шарик маленький.
Смеркалось. Учения на полигоне заканчивались. Попрощавшись с командованием, Гаврилов и Бенкендорф сели в автомашину, и отправились в обратный путь. Граф был полон впечатлений. Всю дорогу он расспрашивал у подполковника о боевой технике XXI века, о способах ведения боевых действий в их времени, и о войнах, которые пронеслись над Россией.
Когда автомобиль въехал в черту города, Александр Христофорович, уставший от непривычного для него путешествия, замолчал, а потом попросил у Гаврилова, – Не могли бы вы мне дать снова послушать того певца, который пел о войне?
«А он, мятежный, ищет бури…»
Вот уже прошло почти две недели с того момента, как пароходо-фрегат «Богатырь» вместе с экспедицией «охотников на Уркварта» отправилась из Кронштадта в Англию. Оставшиеся в Петербурге Шумилин и Сергеев-старший внешне не показывали свое волнение и озабоченность. Но в душе они сильно переживали за своих сыновей и друзей, зная, какому риску они подвергаются. А тут еще эта история с Адини. Бедная девушка не смогла сдержать свои чувства к Коле Сергееву, и призналась во всем отцу.