В центре Вселенной

Дородный г-н Хендрикс внимательно слушал, пытаясь смотреть ей прямо в глаза, но взгляд его то и дело опускался туда, где из-под воротника пальто выглядывало белое кружево. Он провел Глэсс через дом, в котором, кроме него, не обитало ни одной живой души: ассистент с дергающимся кадыком приходил только в рабочие часы. Однако, когда она попросила показать ей комнаты, где проходило обмывание и переодевание покойных, г-н Хендрикс замер в нерешительности.

– Не совсем обычное желание, – начал было он.

– Но ведь и вы не совсем обычный человек, не так ли? – пропела Глэсс, и г-н Х. Хендрикс, судорожно сглотнув, кивнул и направился к дверям, переваливаясь, как неповоротливая марионетка, которую внезапно дернули за ниточки.

В комнате, облицованной кафелем, стояли два массивных закрытых гроба из темного дуба, взгроможденные на простые деревянные козлы и похожие при этом друг на друга как две капли воды. Глэсс остановилась в недоумении: для нее было само собой разумеющимся, что в недрах сего заведения она обнаружит только гроб многоуважаемого профессора, как если бы смерть следовала четкому расписанию, согласно которому она может забирать по одному человеку в день или даже в неделю. Она осторожно указала на один из них.

– Это…

Г-н Хендрикс торжественно кивнул.

– И он уже… как это… готов там, да? Или вы его еще раз откроете?

– Ни в коем случае, – твердо ответил Хендрикс. – Так распорядилась дочь покойного.

Глэсс кивнула. Любой другой ответ был бы для нее знаком немедленно распрощаться. Она глубоко вздохнула, и будто бы случайно пальто на ее груди распахнулось чуточку больше. В глазах г-на Х. Хендрикса появился странный блеск, а Глэсс в это время сложила руки и застыла, будто погрузившись в молитву, – она и в самом деле молилась, но вовсе не за душу усопшего, как мог бы подумать г-н Хендрикс. После чего она обернулась к стоявшему от волнения на цыпочках мужчине – что, безусловно, давалось ему при его комплекции с трудом – и спросила, не будет ли у него стаканчика чего-нибудь.

– Воды? – наивно переспросил Хендрикс.

– Водки, – сухо ответила Глэсс.

Г-н Хендрикс проводил ее через весь дом в гостиную, где извлек из шкафа – столь же спешно, сколь и неповоротливо – бутылку и два стакана, которые тут же наполнил до краев. Глэсс, поправив пояс пальто, уселась на диван, с которого посыпались бархатные подушки, закинула ногу на ногу, сообщила, что так ей гораздо лучше, и попросила все же принести ей глоток воды.

– Как же это противно! – покачала головой Глэсс, вспоминая, как пришлось играть роль соблазнительницы. – Как противно играть дурочку, поверьте на слово!

Покуда господин владелец похоронного бюро бегал на кухню, в его стакане растворялось прописанное Терезе врачом снотворное. Изменился ли от этого вкус водки, она не знала, но сам дородный Х. Хендрикс об этом так и не узнал: вернувшись, он доверчиво плюхнулся рядом с Глэсс и от волнения осушил стакан одним махом. К ее большому облегчению, порошок начал действовать практически сразу же и лишил г-на Хендрикса возможности поупражняться в любовных утехах прямо на диване или где бы то ни было еще – снотворное оказалось настолько сильным, что Хендрикс упал в подушки там же, где сидел.

Глэсс облегченно вздохнула, подняла бокал, взмахнула в сторону комнаты, где стояли гробы, в левом или правом из которых покоился профессор, и опрокинула свой первый за этот вечер стакан.

Снаружи Тереза по-прежнему сидела в машине и терпеливо ждала, что мы с Дианой когда-нибудь уснем от скуки, чего мы, однако, делать не собирались: нам было ясно, как божий день, что должно произойти что-то великое – по меньшей мере такое же великое, как вторая, уже наполовину пустая гигантская упаковка мармеладок, лежащая между нами на сиденье. По крыше машины барабанил дождь, и время от времени сквозь его шум тихо скрипели по стеклу дворники.

– Пора, – выдохнула Тереза, когда наконец распахнулась дверь и Глэсс замахала нам рукой. Когда мы протиснулись мимо нее в дверь похоронного бюро, я заметил, как по голым ногам у нее бегут мурашки. В руке Глэсс сжимала уже вновь наполненный стакан.

Как только за нами захлопнулась дверь, Тереза схватила ее за плечи и вопрошающе посмотрела в глаза.

– Тебе пришлось?..

– Нет.

Тереза с нежностью отвела ей со лба прядь волос и осторожно поцеловала в щеку.

– И все равно спасибо тебе.

– Anytime[8], – ухмыльнулась Глэсс.

Позже, вспоминая эту сцену, я воображал, будто в холле похоронного бюро нас встретил раздававшийся со всех сторон шепот – отголосок тех стенаний и плача, которые год за годом пропитывали невзрачные предметы, выставленные в мутной витрине. Однако во владениях смерти царило безмолвие. Только если хорошо прислушаться, можно было услышать тихий свистящий звук.

– Что это? – спросила Диана.

– Это толстый дядя, – сказала Тереза. – Он спит.

– Но если он спит, он больше не может присматривать за твоим папой.

– Поэтому мы и пришли, солнышко. Глэсс, пойдешь первой?