В ту осень яблони зацвели во второй раз

— Справлюсь, — отказалась Маша, весело взглянув на порозовевшее лицо мальца, не привычного к грубым деревенским откровениям.

До акватории надо было пылить минут 20, отмахиваясь от назойливых свирепых паутов. Когда дошли, солнце уже ополовинилось, изрезанное вершинами елей, лёгкий ветерок стих, зелень успокоилась, готовясь к прохладному сну, а темнолюбивые твари приготовились к активной жизни. Особенно старались лягушки и комары. Берега приличного по размерам пруда густо заросли ивняком, склонившимся к живительной влаге, словно изготовившийся к прыжку ныряльщик, а рядом рдела бузина и чернела чёртова ягода, перемежаемые можжевельником, чахлой кустарниковой жёлтой акацией и ольшаником, и ни одного деревца, давно исчезнувших в деревенских печах.

Она повела его на дальний край, где и кущи были погуще, и чужой любопытный глаз не усмотрит. Да и подглядывать-то некому: старики давно завязали с водными процедурами, а ссыльные малявки страсть как боялись лягушек и, особенно, толстенных пиявок. Так что единственными постоянными обитателями водоёма были деревенские гуси и утки, облюбовавшие ближний к деревне край, да немногочисленные, ещё сохранившиеся, коровы, приходившие с выпаса попить да утопить цепких паутов. Сейчас рогатые ещё насыщались на дальнем пожухлом лугу, поблёскивая спинами и боками в рыжих и белых пятнах, а ожиревшие домашние птицы, тщетно взмахивая ослабевшими крыльями, напрасно готовились к осеннему отлёту, который закончится для них в утеплённых птичниках.

Притопали на небольшую поляну, окружённую с трёх сторон кустарником, с относительно пологим спуском к воде, правда, изуродованным парнокопытными, но зато с водной поверхностью, свободной от ряски, широким ожерельем напиравшей на берега по всей окружности пруда. Жестянщик, не ожидая разрешения, прытко скинул спортивник и, оставшись в синих стильных плавках, смело пошёл в неизведанную купель.

— Э-эй! — предостерегла заботливая опекунша. — Дно илистое, там полно сучков и веток, осторожно, а то наколешься. — Но нетерпеливый и непослушный подопечный уже буром врезался в воду и погрёб от берега. — Плавать-то умеешь? — закричала она вслед для профилактики. Он повернулся на спину.

— Маленько.

— Ну, тогда крепче держись за воду, — посоветовала. — Я спасать не буду.

— Спасибо, — поблагодарил пловец, перевернулся и сильным брассом поплыл на середину пруда, а она, поглядев вслед, осторожно влезла в воду по грудь и поплавала, тяжко отдуваясь, недалеко от берега собачьим кролем.

Когда вылезла, он неподвижно лежал на спине на середине пруда, послушно держась за воду. Подрагивая от холодной воды, оглядела себя на предмет кровососущих, потом ушла за кусты, сняла и тщательно выжала купальник, надела и облегчённо вздохнула. «Больше не полезу», — решила, — «хватит с него и этой жертвы». Она не очень-то любила открытую воду и совсем не собиралась в Египте пачкаться в Красном море. Солнце, отмытарив день, окончательно закатилось за дальний ельник. Начали одолевать комары.

— Эй! — закричала, подняв руку. — Ты ещё не совсем промок? Давай на берег!

Он послушно, но медленно, наслаждаясь освежающей влагой, погрёб к ней. С шумом выбрался на берег, и она залюбовалась мощной широкоплечей фигурой с узкими бёдрами и крепкими ногами. Взял мочалку и мыло и снова полез в пруд. Тщательно намылил мускулистое тело там, где мог достать, и хотел уже смыть, когда она предложила:

— Давай, так уж и быть, потру спину. — Забралась по колено в воду и с силой стала натирать широкие лопатки и ложбинку между ними да так, что вся незагорелая спина густо покраснела. — Ну и здоров же ты, Владик, — засмеялась от несоответствия имени и мощи. Тебе не у конфорки надо стоять, переворачивая блины, а заниматься каким-нибудь тяжёлым спортом.

— Я и так, хватит уже, — попросил, невольно выгнув изрядно протёртую спину, но она не послушалась, а ещё и вымыла и плечи, и шею, и спину, и талию.

— И чем же ты занимаешься?

— Классической борьбой.

— О-о! — уважительно воскликнула Маша, заканчивая мытьё. — Небось, в чемпионах?

— Не-е, — огорчил борец. — Тренер говорит: злости не хватает.

Маша улыбнулась: «Владик, маменькин сынок». Напоследок протёрла всё вымытое ладошкой, и так захотелось прижаться к вымытой спине, прислониться щекой к плечу, что у неё даже завяли от нервного спазма и ноги, и руки, а глаза заволокла лёгкая пелена. Пересилив себя, гулко хлопнула борца по спине.

— Всё. Можешь благодарить.

— Спасибо. — Послушный Владик повернулся к ней зарозовевшей мальчишеской мордой, хотел ещё что-то сказать, но, застеснявшись, снова нырнул в охлаждающий пруд.

А она, смыв приставшую к рукам и ногам мыльную пену, выбралась на берег, надела платье, крикнула, предупреждая:

— Я пошла, — давая ему возможность переодеться. — Догоняй. Вон уже и коровы спешат, освободи место, — и неторопливо двинулась восвояси.