В твоем плену

Ни пудра, ни варенье не спасли торт от катастрофы. С кремом из неправильного сыра он оказался несъедобен. Мама еще пыталась из вежливости запихнуть в себя свой кусок, я же сразу побежала сплевывать его в туалет. На их лица было жалко смотреть. Но смеяться они начали первыми, чем сняли грех с наших с мамой душ.

Когда я заливаю на сковороду первый блин, в дверь звонят.

- Я открою, - легко вскакивает Спенс с барного стула и бежит к входной двери.

С моего места ее хорошо видно, поэтому я сразу вижу отца.

- Привет, пап.

- Привет, родная, - отвечает, подойдя ближе. - Ты как?

С наслаждением и какой-то детской убежденностью, что папа решит любую проблему, спасет от любой беды, и с ним ничего не страшно, утопаю в его объятиях. Жмусь к груди, купаюсь в до боли знакомом запахе.

- Папочка, - бормочу, едва не плача.

- Девочка моя, - отвечает он тоже дрогнувшим голосом.

Я даже отстраняюсь проверить - не может быть, чтобы мой папа, эта глыба, настоящий мужицкий мужик был способен плакать! Никогда не видела у него слез, даже пресловутых глаз на мокром месте. Не вижу слез в его глазах и сейчас, только боль.

Боль по утраченному ребенку.

Снова прижимаюсь к нему, чувствуя себя в его руках, как за каменной стеной. Так тепло и надежно. Я могу стоять так хоть целый час. Да что час - и весь день могу. Перед папой не надо притворяться, ему не надо лгать, он не станет задавать неудобные вопросы. Папа - это просто папа. Самый любимый и родной человек, хоть мы и не одной крови.

- Твой первый блин рискует не быть комом по той простой причине, что сгорит.

Папин по-доброму насмешливый голос слегка разряжает атмосферу и заставляет меня отлипнуть от него.

Хватаю сковороду, переворачиваю ее над заранее приготовленным блюдом для готовых блинов - уф, вовремя! Чуть подзагорел с одного бока, но не критично - есть можно. Возвращаю на сковороду белой стороной вниз на пару секунд, виновато улыбаясь отцу.

- Спасибо.

- Для тебя я всегда здесь, рядом, милая.

Из глаз его сочится почти осязаемая, тягучая, любовь и неистребимая нежность. Его взгляд согревает и повышает уровень моей уверенности в себе. Когда папа на меня смотрит, я чувствую - знаю, - что могу все и даже больше.

- Я знаю, пап, - силюсь удержать улыбку, хотя в глазах начинает щипать от подступающих слез. - Ты садись.

Только сейчас заметив, что Спенс тактично покинул кухню, сосредотачиваюсь на блинах. Какое-то время избегаю смотреть на отца, боюсь напоминать о Хайдене, но и не спросить не могу. Перескакиваю с одной мысли на другую и никак не решусь.

Папа Кевин заговаривает первым, и я выдыхаю.

- Я говорил с Хайденом в день, когда он пропал. Он звонил мне.

- После того, как ушел из мотеля?

- Нет. После этого мы созванивались несколько раз. Когда он был под защитой людей этой Кристины, общение со мной не было под запретом, и мы разговаривали каждый день.

- Ты познакомился с Кристиной? Она настоящая? - вырывается у меня.

- Да… А разве не ты ее наняла?

- Не совсем, - тушуюсь, понимая, что порушила по незнанию чью-то стройную ложь.

Ну сами виноваты - могли бы предупредить. Ведь логично, что я встречусь с отцом, и крайне вероятно, что мы заговорим о последних днях жизни моего брата.

- Я выступила заказчицей, - нахожу, как выкрутиться. - Но в подробности не лезла и лично с ними не встречалась. Действовала через Рассела…

- О'Грейди? - с сомнением переспрашивает отец и как-то весь подбирается. - Он имеет дело с уголовниками?

Я моментально краснею.

- П-почему ты решил…?

Он не дает мне договорить заведомую ложь.

- Я уже много лет живу на белом свете, ребенок. Повидал немало и бандитов, и прочих нехристей, и сам, случалось, нарушал закон…

- Ничего не хочу об этом знать! - теперь уже перебиваю я, предупреждающе вскидывая руку с лопаткой для блинов. - Я обратилась к человеку, у которого Рас спрятал меня, и, конечно, не уточняла, кем будут люди, которые спасут Хайдена. Да и мне было наплевать. Окажись ими хоть приспешники Аль Капоне, я бы согласилась и была благодарна.

- И я, - эхом отзывается отец.

На какое время мы оба замолкаем, внутри каждый переживает что-то свое.

- Хай звонил тебе… - напоминаю. - Когда?

- Когда сбежал от парней Кристины.

- Что?!

В висках начинает отчаянно стучать, а тело ниже пояса деревенеет. Забыв про блины, на нетвердых ногах я шагаю к острову и слепо прислоняюсь бедром к высокому стулу - мне нужна опора.

Папа встает выключить плиту, чтобы исключить задымление из-за сгоревшей стряпни и помогает мне забраться на сидушку. Я в прострации. Фиксирую его действия автоматически, периферийным зрением, никак не реагируя на них. Даже не киваю "спасибо".

- Он… Его не выманили, не выкрали, он ушел сам?! - не узнаю свой хриплый голос, а глаза жжет от сухости.

Отец молча кивает.

- Поч… Что он сказал?

- Что устал прятаться за чужими спинами и что сам должен со всем разобраться. Просил меня не волноваться, не рисковать из-за него, и передать тебе, что любит. И что он очень благодарен тебе за спасение.

- Да уж… я спасла… Я та еще спасительница, - цинично и горько.

Папа порывисто обнимает меня. Так крепко, что я едва дышу.