В твою любовь. Рискуя всем (СИ)

Мы благополучно приземлились на крыше другого здания. Перерубив трос, Эрик быстро, но вдумчиво осмотрел мою раненную ногу и, когда я заверила его, что всё в относительном порядке, попросил по возможности перейти на бег.

— Уиллсон будет ждать нас в восточном секторе, — мы преодолевали марш за маршем, пока спускались вниз по заброшенному зданию.

— Уиллсон? — я нахмурилась на очередном повороте лестницы. — Не думаю, что хочу с ним встречаться.

— Не делай скоропостижных выводов, Грейс, — поучительно бросил Эрик. — Ты многого не знаешь. Поверь.

Мы прошли ещё два этажа, прежде чем я покорно ответила:

— Ладно, хорошо.

Я на мгновение задумалась: а что было бы, если бы восемьдесят процентов строений в Чикаго не остались пустыми после той большой войны сотни лет назад? Смогли бы мы так безнаказанно пройти в чужом здании?

Да и как бы всё сложилось в принципе, если бы не огромное количество удачно соединившихся между собой обстоятельств?..

— Я столько всего хочу у тебя спросить, — продолжила я сквозь сбитое дыхание. — Как ты спасся после выстрела, каким образом здесь оказались замешаны командир и Крис, где сейчас Ким и добрался ли Лэндон до Эрудиции…

Эрик затормозил у стеклянной двери первого этажа, куда мы, наконец-то, добрались. Осмотрев улицу, он взялся за ручку.

— Могу пока лишь сказать, что твою подругу с Лэном схватили тогда и упекли в тюрьму Бесстрашия.

Я тихо ахнула, прижав ладони к разбитому рту.

Всё это время не я одна была в заточении…

Эрик не стал акцентировать на этом внимания, и когда мы вышли из пыльного здания, добавил:

— Все доказательства моей невиновности, которые были у них на руках, отобраны.

Земля будто ушла у меня из-под ног. Всё, к чему мы стремились, весь наш тогда построенный план по выводу настоящих предателей на чистую воду, все старания — всё растоптано и уничтожено.

— Но Эрик… Как мы… как мы вернём тебе твою репутацию? Как теперь добьёмся правды?

— Моя репутация всегда при мне, — он самоуверенно подмигнул мне и взял за руку. — А всё остальное… Обсудим это, когда встретимся с остальными, хорошо? Уиллсон и Крис должны были вытащить этих наших двух недоделанных, блять, шпионов-союзников.

Лидер позволил себе горькую усмешку, но тут же постарался вернуть лицу немного отстранённое и сосредоточенное выражение.

— Смотри в оба, Грейс, — он нежно коснулся моей щеки, и мы вновь пустились в бег по пока безлюдной улице города.

***

До восточного района мы добрались не так быстро — перебежки и постоянные прятки от людских глаз, а также отсутствие транспорта вылились в долгие три часа. Пару раз мы натыкались на взбудораженный патруль, но успевали исчезнуть в какой-нибудь двери очередного оставленного цивилизацией здания. Похоже, во фракции обнаружили пропажу всех троих главных заключенных, вокруг которых крутились самые громкие события последних недель.

Не так было опасно само моё освобождение, как весь путь до необходимого пустынного сектора. Я и Эрик не переговаривались лишний раз, чтобы не создавать ненужного шума, и старались действовать максимально сплоченно и синхронно. Правда, в двух моментах я чуть было не оступилась и не выдала нас — хотела выскочить из укрытия, не дождавшись сигнала лидера, уповая на собственную интуицию и уверенность в том, что сигнал всё равно сейчас поступит, и именно в эти секунды перед носом возникал либо Бесстрашный патруль, либо случайный прохожий. Оба раза Эрик награждал меня уничтожающим взглядом с невероятным укором, и оба раза я опускала глаза, краснея и шепча: «Чёрт, прости, прости, пожалуйста…»

Наверное, я уже слишком сильно хотела попасть в какую-нибудь зону комфорта, где будет тихо, спокойно и безмятежно, поэтому теряла бдительность, в отличие от своего лидера, который непоколебимо и безошибочно шёл вперёд и отлажено воспроизводил необходимые для сохранения безопасности действия.

Когда мы всё-таки доползли, уставшие и выдохшиеся, до восточного сектора Чикаго, я взглянула на Эрика, снова всмотрелась в его обтянутую чёрной курткой спину, но уже немного другим взглядом — более трезвым, не замутнённым чувствами к нему. Как человек на другого человека, и что-то в области сердца болезненно сжалось, когда я вдруг осознала, что он такой же смертный, как и все мы.

Что за сильным характером и широкими плечами, за авторитетом и статусом лидера, за жестокостью и холодным отношением ко многим скрывается такое же уязвимое живое существо. Которого можно смертельно ранить, сломать, убить, уничтожить. Я никогда по-настоящему не думала о том, что могу его потерять — даже в камере я какой-то частью себя лелеяла маленький уголек надежды на его возвращение. А сейчас остро осознала, что могу в одночасье потерять этого, непохожего на других, мужчину навсегда.

Эрик — не образ непобедимого командующего и руководителя фракции, которому всё нипочем.

Он, в первую очередь, живой, чувствующий всё человек, со своим порогом боли и усталости, со своим уровнем выносливости и чашей терпения. С огромной палитрой эмоций, большую часть которых он не покажет никому — даже мне.