В тылу врага

— Боишься, что муж о тебе плохо подумает?

— Да уж не похвалит.

— Если он хороший человек и любит тебя, то не поверит досужим языкам… Я буду твоим свидетелем.

Дуня долго молчала.

— Раз нет другого выхода, сделаю, как ты говоришь, — наконец, решилась она.

— Постарайся, Дуня.

И она старалась. Стоило лишь только Федору пройти мимо хаты, как она тотчас же выскакивала, хватала ведро и бежала к колодцу. Еще до замужества этот парень заглядывался на нее. Однажды он не стерпел и подошел к колодцу.

— Дашь глоток воды напиться или пожалеешь? — спросил он, подойдя к Дуне.

— Хорошо, что горилки не просишь… А воды, пожалуйста, — ответила она кокетливо.

— Ты только разреши, я тебе принесу не глоток, а целую бутыль чистейшего шнапса, — с готовностью откликнулся он, нажимая на слово «шнапс».

— Разве найдешь сейчас чистую горилку?

— Я да не найду? Можешь не беспокоиться. Хфедор все может. А для коханой и черта за ноги схватит и приволочит, — расхвастался он и ближе подошел к Дуне. Он показался ей таким противным, что она невольно попятилась.

— Ну и любишь похвастать.

— Кажешь хвастать? А як принесу! Шо тоди буде, Дунечка, серденько мое?

Дуня посмотрела на него в упор и, казалось, только теперь разглядела его отталкивающее лицо: нос картошкой, какие-то дурацкие бакенбарды, тонкие губы, вытянутые в ниточку под рыжими прокопченными усами.

«Тьфу, нечистая сила. А злой, видно, как собака», — подумала женщина. Но тут же вспомнила о задании, насильно выдавила улыбку, проговорила многозначительно:

— Там видно будет.

Вернувшись домой, Мариана застала хозяйку в слезах.

— Что случилось?!

— Ничего. Обидно до слез за мужа. Эта подлюга Левчук придет, наверно, вечером.

— Ну и чего же ты плачешь? Зайдет раз, другой, а мы выведаем, что следует у него и — скатертью дорога. Я приглашу Ваню. Так беспечнее будет. Вечер проведем вчетвером — вроде посиделок… Так что гляди веселее.

Дуня вытерла слезы, умылась, повязала голову белым платком с широкой каймой, надела новый фартук.

Как только стемнело, раздался стук в окно. Дуня опустила занавеску и кинулась открывать дверь:

— Милости просим. Как раз на галушки поспели. Мы только собирались сесть за стол вечерять. Присаживайтесь, будьте гостем.

Федор снял пилотку, причесал растопыренными пальцами свою большую гриву и, важно поглядывая на хозяйку, вытащил из одного, потом из другого кармана по бутылке водки, поставил на стол и подмигнул хозяйке: «Проспорила».

С «Тополем» Мариана заранее договорилась, чтобы он надел полицейскую форму и был наготове. Если занавеска на окне будет спущена, значит «гость» есть и можно войти.

Через несколько минут раздался стук в окно.

— Кажется, тебе придется дверь открывать? — сказала Мариане хозяйка, многозначительно улыбаясь.

Девушка смущенно прикрыла лицо передником, засмеялась и выбежала в сени.

— Кто это? — спросил Федор.

— Паренек тут один из города, знаешь его, наверно. Пригляделась ему наша дивчина, все захаживает. А она молоденькая, стесняется.

— A-а! У вас гости… Не помешаю? — спросил скромно Гриценко.

— Заходи, заходи, что застеснялся, точно красная девица? Здесь все свои, — бойко ответила Дуня, кладя еще одну ложку на стол.

Все шло как по маслу. Мужчины разговорились. Каждый старался показать, что он больше другого знает. Гриценко ловко направлял разговор, стараясь выудить у Федора интересующие его сведения об аэродроме. Мариана молчала, притворяясь, что не понимает, о чем они ведут речь, и только изредка вставляла слово.

— Русским надоело уже нас бомбить без толку, отведали нашей силы и успокоились, — Гриценко подчеркнул слово «нашей».

— Это тебе только так кажется! Им очень хочется добраться к аэродрому, прямо как коту в крынку со сметаной, да кишка тонка, — возразил Левчук, важно покручивая свой рыжеватый ус. Усами он обзавелся во время оккупации для солидности, подделываясь под запорожцев.

Выпили еще по одной, закусили. Левчук налил вновь, но Гриценко отказался пить, ссылаясь на то, что ему еще до города надо добраться, а после двенадцати к «шефу» явиться.

— Господин гауптман не любит, когда является кто-нибудь в нетрезвом виде. Особенно, если на задание надо идти. А я его любимец и не хочу портить себе репутацию.

— А мои любят меня во всяком виде. Вот за что любят. — Левчук стукнул об стол кулаком. — Знают, что тот, кого Хфедор Левчук стукнет вот этим маятником, сразу прикажет долго жить, — хвастал Левчук, поглядывая на Дуню. — Не хочешь, полицай, не надо. Ну-ка, Дуняша, тяпнем с тобой по одной.

Он налил себе чайный стакан, налила себе и Дуня. Только в хозяйкин стакан Мариана успела незаметно подлить воду, и Дуня легко выпила его.

— Люблю фрау за смелость. Чистокровная хохлушка ты у меня, Дуня. Род твой, правда, голытьба, но ты жинка гарна, достойна роду Хфедора Левчука, бо-га-а-того роду. Левчуков вся Полтавщина знавала и кланялась им. Господари, почти паны. Вот кто такие мы…

Мариана подумала — а не знает ли этот болтливый прислужник гитлеровцев чего про парашютистов, о которых все говорят. Она наивно спросила, надеясь что-нибудь выудить: