В водовороте

Барон догадался, что разговор между ними будет происходить о предстоящей свадьбе, а потому тихими шагами тоже пошел за ними. Комнаты в доме Анны Юрьевны были расположены таким образом: прямо из залы большая гостиная, где остались вдвоем Жуквич и Елена; затем малая гостиная, куда войдя, барон остановился и стал прислушиваться к начавшемуся в будуаре разговору между князем и Анной Юрьевной.

- Ты знаешь, - начала она, как только они уселись, - я замуж выхожу.

- Вы?.. Но за кого же?.. - спросил князь удивленным голосом.

- Конечно, за барона! - отвечала Анна Юрьевна.

- Зачем вам это понадобилось? - продолжал князь.

- Он пристал; он этого требует!

- А, вот что! - произнес князь, почесав у себя за ухом.

- Говорит, что его положение в обществе неприлично. И точно что, - сам согласись, - оно не совсем ловкое.

- Он это положение, я думаю, прежде бы должен был предвидеть, - заметил князь.

- Да, но оно сделалось теперь ему невыносимым.

Князь сомнительно усмехнулся.

- Я хотела тебя спросить об одном, - присовокупила Анна Юрьевна, - не зол ли он очень? Может быть, он скрывает от меня это... Tu le connais de longue date; c'est ton ami[165].

При этом вопросе Анны Юрьевны барон весь превратился в слух.

- Нет, не зол! - отвечал князь протяжно.

- А что же он? - спросила Анна Юрьевна, поняв, что князь тут кое-чего не договаривает.

- По-моему, во-первых, он пуст, а потом подловат немного, - извините, что я так выражаюсь! - заключил князь.

- Ничего! - отвечала Анна Юрьевна.

Барон невольно даже отшатнулся от драпировки, к которой приложил свое ухо.

- Это еще ничего! - продолжала Анна Юрьевна. - Но я боюсь, чтобы он капризничать, командовать надо мной не стал очень.

- Вы сами ему не поддавайтесь, - возразил ей князь.

- Я не поддамся, конечно... Я помню, как и тот мой муж вздумал было на меня кричать, что я долго одеваюсь на бал, я взяла да банкой с духами и пустила ему в лицо; но все же неприятно иметь в доме бури, особенно на старости лет...

- Но отчего барон так вдруг вздумал требовать вашей руки?.. От ревности, что ли? - спросил князь, слегка усмехаясь.

- C'est possible!.. Je n'en sais rien![166] - отвечала, усмехнувшись, Анна Юрьевна. - И требует еще, чтоб я, выйдя за него, отдала ему часть моего состояния.

- Состояния, однако, требует?.. Не дурак, значит, он.

- Какой дурак!.. Он очень умный и расчетливый человек, но это бог с ним! Я ему дам; а главное, скажи, как по нашим законам: могу я всегда отделаться от него?

- Почему же не можете?.. Можете!

- Par consequent tu m'eneourage![167] - заключила Анна Юрьевна.

Князь некоторое время подумал.

- Ничего особенного не имею сказать против того! - проговорил он, наконец.

Его в это время, впрочем, занимала больше собственная, довольно беспокойная мысль. Ему пришло в голову, что барон мог уйти куда-нибудь из гостиной и оставить Жуквича с Еленой с глазу на глаз, чего князь вовсе не желал.

- Итак, все? - сказал он, вставая.

- Все! - отвечала Анна Юрьевна.

Барон в эту минуту юркнул, но не в большую гостиную, а через маленькую дверь во внутренние комнаты. Несмотря на причиненную ему досаду тем, что тут говорилось про него, он, однако, был доволен, что подслушал этот разговор, из которого узнал о себе мнение князя, а также отчасти и мнение Анны Юрьевны, соображаясь с которым, он решился вперед действовать с нею.

Князь недаром беспокоился: у Елены с Жуквичем, в самом деле, происходил весьма интимный разговор. Как только остались они вдвоем в гостиной, Елена сейчас же обратилась к Жуквичу.

- Вы, однако, не дочитали мне письма, которое вчера получили.

- Я ж его привез сюда! - отвечал Жуквич и, вынув из кармана письмо, подал его Елене.

Елена принялась читать письмо, а Жуквич стал ходить взад и вперед по комнате, с целью, кажется, наблюдать, чтобы не вошел кто нечаянно.

Елена, дочитав письмо, изменилась даже вся в лице.

- Это ужасно! - произнесла она.

Жуквич молча принял от нее письмо и положил его снова в карман: грусть и почти скорбь отражались в глазах его.

- Надобно как можно скорее пособить им, - сказала Елена стремительно.

- А чем?.. - возразил ей печальным голосом Жуквич. - У меня ж ничего нет! Все взято и отнято правительством!

- У меня тоже решительно ничего нет, - подхватила Елена, смотря себе на гуттаперчевые браслеты и готовая, кажется, их продать. - Но вот чего я не понимаю, - продолжала она, - каким образом было им эмигрировать, не взяв и не захватив с собой ничего!

- Одним нечего было захватить, - ответил с грустною улыбкой Жуквич, другие ж не успели.

- В таком случае я лучше бы осталась дома и никуда не пошла.

- Да, но человеку жить желается, - его ж инстинкт влечет к тому; остаться значило - наверное быть повешену.

- Потом еще, - допытывалась Елена, - они жили до сих пор!.. Этому уже лет пять прошло, как они эмигрировали; но отчего они вдруг все разорились?

- О, тому причина большая есть!.. - подхватил Жуквич. - До последнего времени правительство французское много поддерживало... в Англии тоже целые общества помогали, в Германии даже...

- А теперь, что же, они прекратили эту помощь?