В водовороте века. Мемуары. Том 3

Выслушав гостя, сын профессора был очень расстроен. Ему совсем не хотелось верить, что народноармейцы тоже могут быть ранены и даже убиты. Слова гостя опрокинули его твердое убеждение, что бойцы Народной Армии никогда не могут быть сломлены, ранены или убиты.

К тому времени у нас книги с рисунками и детские фильмы показывали, как много гибнет в боях врагов, а народноармейцев — мало. И, естественно, дети даже уверовали в то, что для народно армейце в и антияпонских партизан немыслимы ни смерть, ни ранение.

Наши педагоги и писатели, к сожалению, не показывают подрастающему поколению реалистически верно, ценой каких огромных жертв мы заплатили за наши победы в революционных войнах против империалистов США и Японии. Можно сказать, что мы, сложив огромную лестницу из трупов и нево образимых душевных мук, взбирались к далекой и светлой вершине, именуемой Победой Великой антияпонской войны.

Как же обойтись без жертв в сражениях с сильнейшими врагами-империалистами, не внемлющими ни призывам, ни петициям, ни террористическим мерам! Смерть не выбирает своих и врагов, она не отличает правды от несправедливости. Она лишь различна по своему характеру. Своей гибелью один спасает десятерых, десятеро — сотню, а сотня — тысячу, — такими являются смерти в революционной армии…

Получив вестьо гибели Ван Дэ Хына, я вско ре опять потерял сознание. Все тело по-прежнему горело от высокой температуры, и я погрузился не то в сон, не то в небытие.

… Перехожу через перевал горы Ога. Несу вместе с Ван Дэ Хыном санитарные носилки. На них, подложив под голову руки, рядышком лежат Чха Гван Су и Чжоу Баочжун. Странное дело, не думалось, что Чха Гван Су и Ван Дэ Хын мертвы, и живые, непринужденно соприкасаясь с мертвыми, не чувствуют никаких переживаний. Мы идем под палящим солнцем, перед нами далекий путь, крутой перевал. Мы задыхаемся от зноя и жажды в этот летний день. Поднимаясь на горный перевал, я больше не могу стерпеть мучительной жажды. Надеясь утолить ее, бегу к луже у обочины дороги, чтобы отхлебн уть застоявшейся воды. В этот миг откуда-то слышится знакомый голос: «Постой!» Я поднимаю голову и вижу — моя мать в белом одеянии, стоящая на вершине перевала вместе с братишкой Ен Чжу, машет мне рукой и говорит: «Не пей! Вода эта отравлена». Смотрю в лужу и чуть было не ахнул: в ней кишмя кишели головастики, похожие на виноградные гроздья. Почему же мать говорит, что это отравленная вода? Ведь это же, мне казалось, медовая или совсем очищенная вода. Я наклоняюсь над лужей и собираюсь вот-вот отхлебнуть живительной влаги. А тут опять слышится голос матери: «Я же тебе сказала, не пей!» Ее предупреждение приподняло меня с саней, и я с удивлением смотрю туда, на вершину перевала. Там ни матери, ни братишки…

Разумеется, это сновидение, которое было прервано отчаянным зовом: «Брат Сон Чжу! Умоляю, очнись и открой глаза. Если ты не поднимешься, наша страна больше не увидит света!»

Этот крик привел меня в сознание. Кто-то, наклонившись над санями, внимательно всматривается в мое лицо. Я признал в нем комсомольца Валь Рёна, который с первых пор моей борьбы в Гирине находился при мне, выполняя разные поручения, а иногда и работу писаря.

За санями медленно проплывал снежный покров дремучего леса, багровеющего при ярком закате вечернего солнца. Приближались сумерки. Над головой кружились клочки холодного вечернего неба.

Роняя крупные слезы, за санями тащился Валь Рён, который приговаривает: «Брат Сон Чжу! Брат Сон Чжу!» Затем кто-то, — не знаю кто, может быть, О Дэ Сон или другой боец, — приникнув ко мне, отчаянно кричит:

— Товарищ командир! Если вы так уйдете, Корее будет конец!

Бойцы, безмолвно шагавшие впереди и позади саней, вдруг окружают меня и начинают громко рыдать.

Я хотел успокоить их и сказать «Не плачьте!» Но я, совсем изнеможенный, не мог даже открыть рта. Да, в ту минуту, по правде говоря, я и сам был в слезах. Через несколько секунд опять впал в коматозное состояние.

На следующий день утром, видимо, от временного спада температуры я на мгновение пришел в себя и открыл глаза. Вижу — на лесной поляне стоят сани, а вокруг них распластались на снегу 16 моих боевых друзей.

Теперь они не в силах утешать меня, заботиться о них придется мне. Откуда у них возьмутся силы? Несколько дней у них пустые желудки, — ни пищи, ни глотка воды. Только одни бои. Сколько мучились они, чтобы спасти меня. Факт, что последние несколько лет мы с ними жили в тяжких мучениях в Цзяньдао. Но никогда они не выглядели такими изможденными, никогда их одежда и обувь не были в таких лохмотьях.