Вдруг мои мысли осенил поэтический взлет. Возникла идея, сложились стихи, которые впоследствии получили название «Песня об антияпонской войне». Ее, кстати, поют и сегодня:
Я растормошил Валь Рёна, свалившегося прямо у саней, и, усадив его рядышком с собой, попросил записать под диктовку текст песни. Затем мы с ним начали напевать ее. Слушая нас, со своих мест о дин за другим поднимались бойцы и тут же начинали нам подпевать.
К часам десяти утра мы добрались до заветных лесоразработок в Синяньляньцзы. Хотелось бы там подкрепиться похлебкой хотя бы из кукурузы и хорошо бы как следует пропотеть.
В тот день у меня температура поднялась до 40 градусов и даже чуть выше. Единственный способ лечения в тогдашних обстоятельствах — прием кукурузной жижицы да хотя бы немножечко китайской водки с сахаром красного цвета. Чтобы лечиться, надо было бы каким-то образом пропотеть, но моя болезнь все больше и больше осложнялась, ибо я все время лежал на санях под открытым небом и дрожал от холода. Боевые друзья, наблюдая, как я в бессознательном состоянии страдал от высокой температуры, отчаялись и решили, что теперь нет никакой надежды на спасение экспедиционного отряда. Среди нас не оказалось ни одного оптимиста, который бы верил в то, что мы выпутаемся из нагрянувшего кризиса и вернемся в Ванцин. Решив, что всему пришел конец, бойцы с мрачным настроением полностью положились на командира роты Хан Хын Гвона.
С прибытием на лесоразработки этот командир попросил старика Кима, посыльного лесоразработок, сварить кукурузную похлебку. Наши бойцы были очень голодны, ибо целых два дня не брали в рот ни крошки еды. Вначале наши товарищи приняли этого старика за китайца — он был в китайской одежде, говорил по-китайски.
Узнав же, что мы корейские партизаны из Цзяньдао, старик Ким с радостью сообщил, что он тоже является корейцем. Он даже признался, что его сын Ким Хэ Сан возглавляет партизанский отряд в Бадаохэцзы.
Ким Хэ Сан был одним из участников зимнего совещания в Минюегоу, состоявшегося в 1931 году. Старый Ким, отправив сына в партизанский отряд, летом уходил в горы, где запасался продовольствием, занимаясь земледелием, а зимой приходил на лесоразработки, чтобы благодаря подсобным работам добыть хотя бы немного соли и масла.
Прошло некоторое время после того, как мы вошли в дом и поздоровались со стариком. Вдруг разведчики доложили Хая Хын Гвону, что недалеко от лесоразработок появился вражеский карательный отряд.
В это время Валь Рён поставил в топку тазик без крышки, чтобы закипятить для меня воду. Возле печки он также начал сушить снятую с меня промокшую обувь.
Боец тяжело переживал, проливая слезы, — думал, что теперь все пропало из-за того, что не отступает болезнь командира и нет надежды на успешный прорыв кольца вражеского окружения. В то время, когда мы вместе с ним покидали Гирин, у Валь Рёна была чрезвычайно тверда решимость — думал, что в случае моей смерти умрет и он.
Как раз в эту минуту с охапкой поленьев в домик вошел старик Ким и, увидев заливающегося горькими слезами Валь Рёна, спросил, почему он так убивается.
— Командир заболел… — ответил Валь Рён. — А каратели окружают нас двойным кольцом… Через час они доберутся сюда, и у нас не будет иного выхода… Вот я и горюю, отчаявшись что-либо предпринять. Чтобы выбраться из окружения, надо перебраться через реку, ноонаслишкомширокаяиктомужееще не замерзла. Можно спастись только через мост, но его оседлала одна рота карателей. Куда ни кинь, всюду клин.
Выслушав его, старик подсказал парню единственный выход, настолько хитроумный, что наверняка позволит прорвать кольцо окружения.