- Подставляйте-ка головы! Спины! Животы!..
Приятно хлестала по телу упругая струя, снимая усталость и напряжение. Мы фыркали, смеялись и в эти минуты забывали о том, что пришлось пережить в полете.
Потом мы докладывали о выполнении задачи.
"Канцелярия" нашего штаба размещалась тут же, в лесопосадке, недалеко от водозаправщика. Заместитель начальника штаба майор Гудименко со своей картой и бумагами расположился на ящиках от снарядов. Эти ящики ему заменяли и стол и стулья. Доложишь ему, что за этот вылет подожгли или повредили, сколько фрицев уничтожили, он задает потом неизменный вопрос:
- Что видели?
И тут уж от Василия Тарасовича скоро не отделаешься. Все наши разведывательные данные он отмечал на карте, сопоставлял с тем, что докладывали ему после предыдущего полета, записывал в журнал боевых действий. А пока Гудименко занимается этим вопросом, на наши самолеты снова подвешивают бомбы и "эрэсы", укладывают в ящики ленты со снарядами и патронами к пушкам и пулеметам. Управляются быстро - на каждый самолет по четыре механика. Потом командир снова поставит нам боевую задачу. А мы уже сделали два вылета, чертовски устали. Хочется полежать в тени под крылом самолета, отвлечься от всего.
- Что видели на дороге? - подчеркнуто вежливо и официально спрашивает Гудименко.
- Танки, автомашины, артиллерию... - безразлично отвечаю ему. - Такая махина там прет. - А он все свое: "Что видели?" Знает ведь об этом из предыдущего доклада.
- Где голова колонны?
- Подходит к Минеральным Водам...
- Покажите, пожалуйста, поточнее, - протягивает остро очиненный синий карандаш, которым на картах положено обозначать противника. Я нажал карандашом на то место, где мы с Талыковым видели головные части противника, - проткнул карту. Гудименко недовольно поморщился, отобрал карандаш. Подкладывает под карту папку, сам наносит условный знак - синюю стрелу.
- А где хвост колонны?
Он еще спрашивает, где хвост! Ведь почти от самого Дона нам не приходилось видеть конца колоннам противника - непрерывным потоком двигалась танковая армия Клейста. Вопрос о хвосте колонны уже начинает злить.
- Дорога курится до самого горизонта... - с напускным безразличием отвечаю, чтобы скрыть свое раздражение и как-то досадить Гудименке.
- Сколько видели танков? - невозмутимо продолжает он, склонившись над картой и что-то записывая.
- Трудно сказать. Не считал... - отворачиваюсь и начинаю крутить цигарку.
- Много, очень много! - вставляет запальчиво Талыков, забыв, что такие слова, как "много" или "мало", для Василия Тарасовича пустой звук. Ему нужны цифры, пусть не очень точные, но близкие к истине. Он должен составлять донесение в вышестоящий штаб.
- Давайте, пожалуйста, вместе прикидку сделаем, - уже просящим тоном говорит Гудименко, замечая наше нетерпение. И от того, как он это произносит, становится жаль его. Ведь нашему Тарасовичу и ночью еще сидеть у коптящей снарядной гильзы, составлять итоговое донесение. Потом он будет его кодировать и долго "ворковать" в телефонную трубку, с трудом добившись связи со штабом дивизии. Там еще неправильно раскодируют, начнут уточнять до самого утра. А мы в это время с Талыковым будем отсыпаться...
В те дни меня неотступно преследовали пушкинские строки, запомнившиеся со школьной скамьи:
Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины;
Орел, с отдаленной поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне...
Оттого, наверное, что синевшие вдали гряды гор и белоснежная вершина Эльбруса, и островерхая шапка горы Бештау мне хорошо памятны и дороги.
Еще в тридцать четвертом я приехал в Нальчикский аэроклуб. За четыре года работы инструктором облетал эти места вдоль и поперек. От рассвета до темноты пропадал на аэродроме, а от темноты до рассвета - на танцах... Прикорнешь, бывало, и телеге по пути на аэродром да под крылом самолета, пока шла заправка бензином.
В этих местах я впервые заблудился в полете и потом садился под Моздоком, чтобы узнать у пастуха, куда меня занесло. Здесь я научил летать аэроклубного конюха Пашку Сазанова. Маршрут нашего аэродромного полета "по треугольнику" проходил недалеко от этой самой Курской.
- "Кавказ подо мною. Один в вышине..." - произношу вслух.
Талыков растянулся рядом на пыльной траве, положив широкий подбородок на скрещенные кисти загорелых рук. Смотрит вдаль, где в знойном мареве синеют отроги Кавказского хребта. Он впервые видит это, а мне все знакомо. Миша поглядывает на лежащий перед его глазами потертый планшет. Там, где на карте красной жилкой тянулась вдоль извилистого Терека Военно-Грузинская дорога, он прочитал: "Дарьяльское". Оживился и спросил:
- Неужели то самое, где "роется Терек во мгле"?
- Конечно, то самое, - отвечаю ему. - И замок там, где "царица Тамара жила". И Лермонтов с Максимом Максимычем ехали по этой дороге. Кажется, в Ставрополь...