Читаем В военном воздухе суровом полностью

Афанасьев стоял выжидающе, не сходя с прежнего места. В руке у него красный и белый флажки — символ власти руководителя полетов, которому на данном аэродроме должны подчиняться все без исключения.

Летчик соскочил с крыла, быстро зашагал к Афанасьеву.

— Кто здесь старший? — строго спросил он еще на ходу.

— Руководитель полетов майор Афанасьев, — ответил комэска, приложив руку к головному убору. Майор с орденом Ленина козырять не стал, сунул Афанасьеву руку, тряхнул за кисть. Комэска сделал вид, что не заметил этой фамильярности.

— Разрешите узнать: откуда, кто и по какому делу? — официально спросил он.

— С фронта. Холоба-а-ев! — растянул гость. — А о деле я буду разговаривать в вашем штабе с начальником УТЦ. — И, не дав Афанасьеву рта раскрыть, требовательно сказал: — Мне машину, в город, срочно…

— Машина только дежурная, а у нас сейчас начнутся полеты…

— Давайте дежурную, я быстро отпущу… — И, не дожидаясь согласия, властно махнул рукой водителю. Заскрежетал стартер, машина подкатила, майор вскочил в кабину, хрястнул дверцей, и полуторка запылила в город. Словно вихрь пронесся на наших глазах: только был человек — и нет его. И "стружки" никакой не получилось: ни тонкой, ни толстой.

Полеты не начинали до возвращения дежурной машины, а летчики тем временем обступили штурмовик. Механик Кожин охотно отвечал на всевозможные вопросы.

— Этот самолет воевал?

— А как же! О нем даже в "Правде" статья была. Читали?

— Нет… А по какому это случаю писали? — заинтересовались окружившие.

— Так это же единственный у нас в полку самолет, который на боевой работе ресурс двигателя выработал полностью.

— А разве другие не вырабатывают?

— Не успевают… И этот много раз с дырками возвращался, Подлатаем — снова полетел. И номер его в той статейке называли: No 0422.

Номер Кожин произнес, как фамилию знаменитости, а о самолете рассказывал, будто о разумном существе.

— Это вот зениткой крыло повредило, — показал он на большую дюралевую заплату, — а вмятина на капоте — осколком угодило… А вон то, на хвосте, "мессеры" клевали…

— А кто на нем летал?

— Разные летали летчики, а я у него один. Отсюда в мастерские погоним мотор менять, греется, начинает стружку гнать…


…Боевой самолет со следами многих ранений… Не один летчик сидел в его кабине, нажимал пальцами на гашетки… Так сколько же он фрицев уничтожил, сколько сжег танков и машин? Над какими местами проносилась эта, прозванная фашистами "черная смерть"?

Боевой самолет… А рядом с ним стояли чистенькие, без царапинки, пузатые, тупоносые СУ-2, которые именовались то ближними бомбардировщиками, то штурмовиками. Какие из них штурмовики? Брони нет, горят, как спички, четыре пулеметика…

В этот день Михаил Ворожбиев со своим штурманом летал на этом самолете бомбардировать цементными бомбами. Штурман что-то напугал с прицелом, и задымили разрывы далеко за мишенью — белым кругом с крестом посредине. Мазанули…

Летчики УТЦ жили на частных квартирах. После полетов обычно все разбегались по домам. А в этот день многие летчики допоздна околачивались возле штаба. Откуда-то пошел слух: "Купец" прилетел!" "Купцами" тогда называли тех, кто прибывал из действующих частей отбирать летчиков.

Непохоже на то, что майор Холобаев явился за этим: штурмовиков в УТЦ не было, никто на них летать не умел… Но вскоре "разведка" доложила точно: майор сидит у кадровика и листает личные дела.

Время было позднее.

Наконец с крылечка сбежал Холобаев — и прямо к летчикам:

— Тут, случайно, нет Ворожбиева и Артемова? — Пока летчики переглядывались в темноте, он снова: — А Зангиева?

— Только что ушли, — ответил кто-то.

— А твоя фамилия?

— Младший лейтенант Бойко.

— Ага, ты-то мне и нужен. Где живешь?

— На квартире, товарищ майор.

— Местечко переночевать гвардейцу найдется? Хозяюшку не стесним? С начальством вашим поцапался, просить не хочу…

— Найдется, товарищ майор…

Ивану Бойко стало неловко. Заслуженный командир прилетел с фронта и ищет, где бы ему приткнуться.


…Иван Бойко сидел с Холобаевым за столом в чистенькой комнатке, заставленной фикусами да геранями. Набожная хозяйка Александра Ивановна к выставленной банке консервов добавила большую миску квашеной капусты с яблоками, чтобы получше угостить дорогого гостя.

— А под капусту в этом доме не водится? — спросил Холобаев, лукаво скосив на Бойко синие глаза.

И тот подумал: "Ишь ты, хитер… Проверить хочет склонность к употреблению". И потому ответил неопределенно:

— Вообще-то бывает, товарищ майор…

— За столом — я тебе Костя, а ты мне не младший лейтенант… Если есть, так выставляй!

Пришлось-таки Ивану Бойко извлечь из-под кровати маленький запас.

— Так бы и сразу! Устраиваете здесь из этого подпольщину, — недовольно ворчал Холобаев, набрасываясь на редкостную закуску.

Потом Александра Ивановна одному разобрала кровать, другому постелила на полу, принося извинения. Холобаев с нескрываемой завистью взглянул на пышную перину, высоко взбитую белоснежную подушку и заявил категорическим тоном:

— Старший по званию ляжет на кровати, а подчиненный на полу. Надоело на прелой соломе в землянках… — И тут же уснул.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер
Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер

В романе впервые представлена подробно выстроенная художественная версия малоизвестного, одновременно символического события последних лет советской эпохи — восстания наших и афганских военнопленных в апреле 1985 года в пакистанской крепости Бадабер. Впервые в отечественной беллетристике приоткрыт занавес таинственности над самой закрытой из советских спецслужб — Главным Разведывательным Управлением Генерального Штаба ВС СССР. Впервые рассказано об уникальном вузе страны, в советское время называвшемся Военным институтом иностранных языков. Впервые авторская версия описываемых событий исходит от профессиональных востоковедов-практиков, предложивших, в том числе, краткую «художественную энциклопедию» десятилетней афганской войны. Творческий союз писателя Андрея Константинова и журналиста Бориса Подопригоры впервые обрёл полноценное литературное значение после их совместного дебюта — военного романа «Рота». Только теперь правда участника чеченской войны дополнена правдой о войне афганской. Впервые военный роман побуждает осмыслить современные истоки нашего национального достоинства. «Если кто меня слышит» звучит как призыв его сохранить.

Андрей Константинов , Борис Александрович Подопригора , Борис Подопригора

Проза / Проза о войне / Военная проза