В волчьей пасти

— Где еврейский ублюдок? — спросил он. Но Кропинский ничего не ответил, и Рейнебот убеждающим тоном продолжал: — Подумай, поляк!

У Кропинского забегали глаза, он искал лазейки: — Я не понимать немецкий…

Это звучало беспомощно и нелепо.

— Ах, ты «не понимать немецкий»? — отозвался Рейнебот. — Мы тебе сейчас дадим урок немецкого языка.

Не без умысла принялся Рейнебот сначала за Кропинского. Пусть Гефель посмотрит.

Трое блокфюреров схватили Кропинского и толкнули к «кобыле». Его ноги засунули в особый ящик, который затем продвинули вперед, так что ноги оказались зажатыми.

Блокфюреры сдернули с Кропинского штаны и швырнули его на лоткообразную решетку. Ягодицы выступали вверх. Отработанными приемами два блокфюрера вытянули руки Кропинского вперед, держа их за запястья и прижимая плечи книзу. Третий прижал голову Кропинского к решетке. Теперь тело лежало неподвижно, словно привинченное. Тем временем Рейнебот и Клуттиг приготовились. Рейнебот тщательно натянул перчатки из свиной кожи и согнул, проверяя, длинную, в палец толщиной, камышовую трость. После этого началась экзекуция.

Гефель стоял вытянувшись, заглушённый крик комом застрял в горле, сердце отчаянно билось. «Кобыла» притягивала его взор. Рейнебот расставил ноги. Примериваясь, коснулся тростью голых ягодиц. Изящным движением подавшись вперед, упруго откинув верхнюю часть туловища назад, он размахнулся и в тот же миг трость просвистела в воздухе. Хлясть! Кропинский судорожно вздрогнул, это было заметно лишь по тому, как чуть вскинулось его скованное тело. После Рейнебота стегнул Мандрил. Его удар, нанесенный с такой же силой, но без спортивной элегантности Рейнебота, пришелся в область бедер.

Кропинский хрипел, его тело дрожало. Блокфюреры навалились на его вздрагивавшие плечи. Теперь снова взял трость Рейнебот. Замахиваясь, он сладострастно выпятил вперед нижнюю челюсть и, прищурившись, нацелился в огненно-красную полосу, оставшуюся от первого удара. Кропинский издал высокий звук, прорвавшийся сквозь пену вокруг рта. Мандрил с равнодушным видом деловито бил по почкам. Удар следовал за ударом. Удары, наносимые Рейнеботом, приходились почти точно по одному и тому же месту. Красный рубец расширился, набух и лопнул. Брызнула скопившаяся кровь и потекла по ногам. Кропинский, полузадушенный, глухо застонал. Рейнебот, казалось, только этого и ждал.

Его плотоядная улыбка стала жестче, глаза сузились в щелочки, а трость очень точно ложилась на обнаженное мясо. Кропинский обмяк. Рейнебот и Мандрил прервали экзекуцию. Блокфюреры отпустили безжизненное тело, и один из них вылил ведро воды на потерявшего сознание поляка. А Рейнебот между тем присматривался к Гефелю. Тот словно замер, неподвижный, как столб. На его лице окаменел ужас. Он почувствовал, что глаза Рейнебота обращены на него. Их взгляды встретились. Рейнебот видел, как подействовало на Гефеля зрелище, и был доволен. Тонкая улыбка играла у него на губах, он перевел взгляд на Клуттига, как бы делясь с ним впечатлением, Мандрил тем временем закурил.

Кропинский зашевелился, делая попытку подняться. Блокфюреры снова прижали его тело к решетке. Мандрил отбросил сигарету, и экзекуция продолжалась. Придя в себя от холодной воды, Кропинский начал кричать, и блокфюреры с трудом удерживали его метавшееся тело. Градом сыпались свирепые удары, пока наконец оба начальника не нашли, что довольно. Блокфюреры стащили истерзанного Кропинского с «кобылы» и отшвырнули в сторону. Кропинский рухнул, как мешок.

— Встать! — заревел Клуттиг.

Кропинский машинально повиновался. Цепляясь дрожащими руками за стену, он поднялся и стоял, шатаясь.

— Натяни штаны, свинья! — снова заревел Клуттиг. — Ты что, своим добром похвастать захотел?

Кропинский повиновался, как автомат.

Окровавленным концом камышовой трости Рейнебот ткнул Гефеля в грудь и указал на «кобылу». Жест означал приглашение: прошу занять место.

Негнущимися ногами Гефель сделал несколько шагов, и блокфюреры распластали его на «кобыле».

* * *

Со времени ареста прошло уже несколько часов, а в лагере пока все оставалось по-прежнему. Царила мучительная неизвестность. Между лагерем и карцером не было контакта. В лагерь никогда не проникало вестей о том, что происходит в карцере. И лишь по утрам, когда к воротам вызывали носильщиков, заключенные знали, что Мандрил опять кого-то укокошил.

Конечно, с Гефелем и Кропинским не станут расправляться так быстро. Но это больше всего и волновало Бохова. Он был один в бараке. Рунки находился в канцелярии, а дневальные понесли в кухню чаны из-под еды. Бохов малевал для блокфюрера бессмысленные изречения, и его мучила тревога. Он отбросил перо и подпер кулаками голову. Необходимо прежде всего оповестить группы Сопротивления. Но это можно сделать только вечером, после переклички. А что еще разыграется до тех пор? Голова Бохова раскалывалась от дум. Может быть, все его опасения не имеют под собой почвы? Может быть, Гефель устоит и скорее даст себя убить, чем… Но он еще жив, а пока он жив, не исчезла опасность. Бохов уставился в доску стола.