В волчьей пасти

Неужели он желает Гефелю смерти? Содрогнувшись, он отбросил эту жестокую мысль… Оставалось еще много других мыслей, и они расплывались, как круги по воде. Бохов думал об оружии, которое спрятано в надежных местах. Гефелю были известны некоторые тайники. Однако о карабинах в цветочных ящиках он ничего не знал.

Но разве не сам Гефель спрятал в мешках вещевой камеры несколько пистолетов, принесенных в лагерь советскими и польскими товарищами? Это было в ту пору, когда американцы еще не разбомбили оружейные заводы вблизи лагеря.

Не посвященный в тайну хранения этих пистолетов не сумел бы их обнаружить: на мешках с одеждой стояли фальшивые номера. Но тому, кто знал секрет, достаточно было протянуть руку… Единственным знающим был Гефель. Тайник был надежным, и только при измене…

Бохов закрыл глаза. Он ни о чем не хотел думать, ни о чем! Но кругообразные волны, расширяясь от той точки, где кануло в глубину жестокое желание, непрестанно возникали вновь…

Только при измене…

Думать об этом без конца становилось невыносимым! Что, если какому-нибудь ничего не подозревающему заключенному из команды по глупой случайности попадет в руки такой мешок?

Бохов беззвучно застонал. Вся подпольная деятельность была парализована, и это угнетало его. Ему казалось, что его суставы отяжелели, и он ощущал давление под ложечкой. Что же теперь делать? Конечно, прежде всего следует обезопасить аппарат от возможного предательства. Но удастся ли вообще обезопасить его? Или, может быть, первым делом перенести в более безопасное место пистолеты? И как это осуществить? Как?

Бохов не мог так просто взять и отправиться к какому-нибудь товарищу из вещевой камеры: «Послушай, мне надо тебе кое-что сказать, но только держи язык за зубами, понял?» Этим он выдал бы себя.

Бохов прижал к глазам кулаки. Тревога, как крыса, вгрызалась во все его мысли. Внезапно его охватила ненависть к Гефелю, виновнику подкрадывавшихся со всех сторон опасностей. Из-за легкомыслия Гефеля он, Бохов, вынужден теперь выдавать одну тайну за другой. Но Бохов быстро подавил в себе эту ненависть, зная, как опасно поддаваться чувствам, и тут же разум подсказал ему, что надо идти к Кремеру, только к Кремеру, и посвятить его в тайну хранения оружия. Кремер был единственным, кто мог взять на себя охрану пистолетов. Надо дать Кремеру поручение найти среди вещевой команды человека, который непосредственно наблюдал бы за тайником. Черт побери! Вот так одна тайна за другой и ускользает сквозь петли сети!

Бохов отнял руки от глаз и заставил себя мыслить четко. Какая польза от этих мучительных раздумий? Другого решения все равно не найдешь.

Кремер тоже сидел у себя, сжимал жесткие кулаки и проклинал Гефеля с его мягкосердечием и ребенка, без вины виноватого в том, что попал в лагерь. Лагерного старосту грызла тревога, и он, так же как Бохов, чувствовал свое бессилие перед лицом грозных опасностей, подобных силам стихий. Он тоже не имел права терять время и ломать себе голову над разными проблемами, надо было действовать.

И Кремер начал действовать. Из карманного фонарика, которым ему, как лагерному старосте, разрешено было пользоваться, он вынул батарейку, заменил ее старой, выгоревшей, вставил лампочку и вышел из барака.

Он отправился к Шюппу. Как хорошо, что ему пришла в голову мысль захватить фонарик! Шарфюрер как раз находился в бараке, а у Кремера был предлог для посещения. Он пришел затем, чтобы Шюпп сменил ему батарейку. Два-три тихо произнесённых слова, быстрый взгляд — этого им было довольно, чтобы понять друг друга, и немного позже Шюпп был уже у Кремера.

— Попытайся выяснить, чего они хотят от Гефеля. Мне необходимо знать.

Шюпп озабоченно почесал в затылке.

— Как же мне это сделать?

Кремер нетерпеливо махнул рукой.

— Все равно как. Ты выполнял и не такие поручения. Ступай в карцер и чини там хотя бы световую проводку.

Шюпп вздохнул.

— Для этого сначала надо, чтобы она испортилась.

И вдруг лицо его приняло удивленное выражение. Рот и глаза округлились. У него, видимо, блеснула мысль.

— Ферсте!

Он произнес лишь одно это слово. Кремер с сомнением покачал головой.

— Я уже думал о нем. Кто такой, собственно, Ферсте? Держит он нашу сторону или это прислужник Мандрила?

Шюпп напряженно заморгал. Взглянув через окно на большие часы над воротами лагеря, он вдруг заторопился.

— Попытаюсь.

«Будь осторожен, Генрих!» — хотел предостеречь его Кремер, по Шюпп уже вышел.

Шюпп вспомнил, что у Ферсте, которого держали в строгой изоляции от лагеря, каждый день в это время были свободные полчаса. Он обычно прогуливался близ ворот с наружной стороны. Шюпп знал о Ферсте очень мало. Расхаживая по своим делам, Шюпп часто видел уборщика на прогулке. Из чистого любопытства, желая хоть немножко прощупать этого человека, Шюпп, проходя мимо, дружески подмигивал ему.