В замке и около замка

— А попробуйте им сказать что-нибудь, сразу выложат: лучше, дескать, платите, тогда и жить лучше будем. Это же отпетые грубияны, не постыдятся человеку такое в глаза сказать. Я делаю для них все, что могу, даже и зимой дал заработать, чтобы с голоду не перемерли, — и вот вам благодарность. Суньте им только палец, они уж норовят и всю руку схватить.

— Известное дело, пан Чмухалек, сделай добро черту — он тебе угольками отплатит. Это как бездонная яма — хоть без конца сыпь, не засыплешь. А ведь времена нынче не те: расходов много, а цены на хлеб падают. Черт возьми, я все выжидал, когда цена начнет подниматься, и, кажется, свалял дурака.

— Нет, пан Выдржигост, это не может так продолжаться. Мне говорили в Праге, что цены опять должны подняться, — да и как же иначе? У меня двести четвериков лежат наготове, жду только выгодного момента.

— Я тоже надеюсь. Вчера писали в газетах, что в Будейовицах прошел град: от Праги до самой Австрии, говорят, падал сплошной полосой. А ведь на этом не кончится! Только бы нас господь миловал!

— Да, и без того хватает забот. Пока хлеб на поле — за него боишься, а когда наконец убран — тут цены упали. Да еще новые тревоги: вечером ложишься, а встанешь ли утром — неизвестно. Это уж хуже всего.

— О, я сразу побежал за этим вот, — сказал пан Выдржигост, вытаскивая из кармана флакончик с каплями. — Нужно быть ко всему готовым. Я уже сказал жене, чтоб не готовили овощей, комнаты хорошенько окуривали и вообще делали все, как велит доктор. Авось убережемся.

— Плохо то, что приходится ходить около камор да иметь дело с этим народом, но что поделаешь? Если недосмотришь — всё раскрадут. И почему человек без них обойтись не может? Ведь это бич наш! — вздохнул пан Чмухалек.

Еще больший страх обуял дам. Ни одной батрачке не позволяли они переступить порог своего дома, а если те при встрече хотели поцеловать руку, уже издалека кивали: «Оставьте, оставьте!».

Дамы сами соблаговолили варить беднякам похлебку, еженедельно раздавали милостыню, чтобы подкрепить их силы, пока продолжалась эпидемия; жертвовали и на церковь. Тазы с уксусом стали неотъемлемой принадлежностью их комнат, настой ромашки и капли всегда были под рукой, а грубиян доктор, невзирая на его привычки, стал вдруг у них самым желанным гостем. Погребальный звон наводил на них ужас, и, услышав его звуки, дамы бледнели и вздрагивали.

Пани Заврталова собиралась было в Прагу заказать себе платье по новой моде. Пани Опршалкова накопила сто дукатов на золотую цепочку и столько же на часы: супруга бургомистра носила часы с цепочкой, а она — супруга первого советника — нет, и это очень удручало пани Опршалкову, считавшую себя после супруги бургомистра первой дамой в городе. Поэтому она тоже собиралась вместе с пани Заврталовой в Прагу — за часами и цепочкой. Пани Немастова хотела купить дочери приданое, третья дама решила поехать с ними за компанию, а у четвертой в Праге был кузен. Увы! Все эти прекрасные планы стали несбыточными, ибо ни одна из дам не решалась высунуть нос из дома; даже в костеле они не задерживались, чтобы не застудить ног на холодных плитах, а также и потому, что там собирается разный люд и стоит нечистый воздух.

Только у бедняков ничего не изменилось в их житье-бытье. Они, правда, были благодарны панам за горшок похлебки, который получали ежедневно, радовались, когда мельник продавал по дешевой цене отруби на кнедлики или лепешки, но этого не хватало: чтобы насытиться, приходилось варить и лебеду. Если кому доставалось в неделю несколько грошей милостыни, бедняк не знал, какую прореху залатать раньше.

О смерти же некогда было думать во время работы; да она и не страшила их, ибо терять было нечего. Услышав похоронный звон, бедняки молились за покойника, желая ему вечного блаженства. Веселый Иржик все еще не переставал петь на работе любимую песню: «Богачу не спится — за добро боится, не боятся бедняки за пустые сундуки».

Когда же Андуля упрекала его за веселость, он отвечал:

— Почему же не веселиться, когда бог меня так любит? На этом свете дал мне тебя, а после смерти на небо возьмет!

— Да ты подумай, какое время сейчас — смерть косит людей направо и налево!

— Эх ты, глупенькая, да ведь так и отродясь было: разве ты слыхала, чтобы смерть о своем приходе голос подавала? Человек никогда не знает, долго ли ему осталось жить, когда смерть явится и где его застанет — дома ли, в поле. «Пока живы — жить будем, а придет смерть — помирать будем», — запел Иржик, и в конце концов жена была довольна, что он не дает ей унывать.

Горячая молитва была единственным лекарством для бедного люда. После работы, под вечер, все собирались за мостом у креста и молились там, чтобы бог спас от внезапной смерти.