– Хлопцы! – начал дрожащим голосом старик. – Немцы каля лесу! Многа, вельмi многа, нават i не злiчыць чалавек, стаяць у два рады. Адных у лес адпраўляюць, iншыя iдуць сюды. Уцякайце, бо ўбачаць вас – на месцы расстраляюць!
– Подождите… а вы… Где бабуля? – растерянно спросил Глеб.
– Надо уходить, Глеб, мы им здесь мало чем поможем, тем более без оружия, – убеждал друга Рома, – нас примут за партизан и уничтожат всех жителей. Уходим, пока есть возможность уйти.
– Ратуйцеся, сынкi, – говорил старик дрожащим голосом, – калі ўбачыце Ваську, памажыце яму…
Старик положил руки на плечи парней, а его голубые глаза были полны слез и отцовской любви. Во дворе на скамеечке сидела старушка, ее лицо было задумчивым и смиренным, даже немного безразличным, она ковыряла палкой землю, и, казалось, ее ничего не интересовало: ни вой на, ни приближающиеся немцы – ничего не имело значения. Глеб и Рома подошли к ней попрощаться, они знали их всего сутки, эти люди были для них абсолютно чужими, а стали родными. Старушка подняла голову и посмотрела на них совершенно отстраненным взглядом, в нем не было злобы и ненависти, в нем было какое-то осознание неизбежности, принятие ч его-то неотвратимого. Она привстала со скамейки и обняла ребят, поцеловала и благословила их, сказав только одно: «Вам трэба бегчы адсюль, пакуль не позна». Старушка перекрестила в воздухе уходящих прочь друзей, продолжала смотреть им вслед, опершись на палку.
Путешественники покинули деревню, удаляясь к лесу, заметили, как к акой-то пожилой мужчина тоже убегал из деревни и уже почти вбежал в лес, как прогремела автоматная очередь и отбросила его в сторону, через некоторое время из леса вышел фриц, посмотрел на свою жертву, сказал ч то-то на своем языке и еще раз выстрелил в него. Тело несчастного дернулось и тут же застыло навсегда со вскинутыми к небу руками. Парни упали на землю и боялись дернуться, к счастью, неподалеку были густые кусты, куда они благополучно подползли и затаились.
– Глеб, они повсюду: и в деревне, и в лесу, нам не выбраться отсюда, – запаниковал Рома.
– Они выставили патрули по периметру, значит, готовится что-то плохое, я бы сказал, что-то страшное, – задумчиво произнес Глеб.
– Умеешь ты успокоить, – прошептал Рома.
– Надо вернуться в деревню, подползти незамеченными и узнать, в чем там дело, – заключил Глеб и медленно пополз назад в деревню, Рома послушно последовал за ним.
Они подползли почти вплотную к к акому-то сараю, он находился в низине, а они, соответственно, на некотором возвышении, и вся деревня была у них как на ладони.
– Эх, какая отличная позиция, жаль, оружия нет, – вздохнул Глеб, не отрывая взгляда от наблюдения.
– Ты меня пугаешь, Рэмбо, – выпучив глаза, сказал Рома, – это тебе не занятие по боевой подготовке, а реальная вой на.
Между тем немцы согнали всех жителей деревни в кучу и переводчик на ломанном русском стал спрашивать: приходили ли партизаны в деревню, куда они ушли, где их лагерь. Фашисты стояли построенные в шеренгу, за исключением офицеров и нескольких фрицев, стоявших с четырех сторон по одному.
– Глеб, неужели нас видели эти проклятые фрицы, когда мы пришли в деревню? – обреченно спросил Рома.
– Не исключено, что и видели, мы же сразу не знали, в каком времени находимся, так и не прятались, а может, какая крыса донесла, не надо забывать о предателях, перешедших на сторону гитлеровцев, – предположил Глеб.
– Это мы, получается, подставили их, всех этих людей, когда пришли сюда, – заключил Рома.
– Да успокойся, Ромич, никого мы не подставили, мы не знали ничего, – пытался успокоить друга Глеб.
Внезапно прогремел выстрел, прервав беседу друзей, а женский крик, плач детей и звук падающего на землю тела лишил их дара речи. Дождь умывал безжизненное лицо старика, а ветер поглаживал его совсем седые волосы. Это первое убийство стало ответом за молчание местных на задаваемые карателями вопросы, а может, и вовсе было без повода, просто чтобы запугать, посеять панику и хаос, лишний раз подчеркивая свое превосходство над другими «недолюдьми», превознося свою бредовую идеологию чуть ли не как волеизъявление Бога, лично якобы вручившего им оружие для расправы над недостойными.
В обращении немецкого командования к солдатам говорилось: «У тебя нет сердца, нервов, на войн е они не нужны. Истребляй в себе жалость и сочувствие – убивай каждого русского, советского, не останавливайся, если перед тобою старик или женщина, девочка или мальчик, – убивай. Этим ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семьи и прославишься вовеки!»