В запредельной синеве

В долгие часы вынужденного безделья многие вспоминали свою прошлую жизнь. Из глубин сознания всплывали какие-то незначительные подробности, которым раньше никто не придавал значения, но которые теперь служили почти единственной опорой в нынешней их убогой, искалеченной жизни. Если бы не эти мелкие привычки, придававшие неповторимость каждому из них, если бы не пристрастия к определенным цветам или еде, не разная манера приручать голубей или варить варенье, было бы почти невозможно их различить, до того все походили друг на друга, не считая, конечно, семейство Вальса или Сару Благоуханную. Все они по традиции были иудеями, хотя могли считаться и христианами, будучи крещеными и выполняя для вида христианские обряды. Это несоответствие часто мучило их совесть, а в тюрьме моральные муки лишь усилились. Многим стало ясно, что Адонай покинул их, и теперь они обращались к нему с молитвой не так часто и истово, как к Богу Отцу. Утешаясь мыслью, что Христос никогда не отвернется от них, подобно Элохиму, они надеялись, что Его милостью будут вскоре освобождены.

Среди женщин больше всех была уверена в том, что непременно спасется, Сара Благоуханная. Даже если ее и приговорят к смерти, Пресвятая Дева Мария, приняв обличье орлицы, прилетит за ней и поднимет на глазах у всех к небесам, пронзив клювом облака. Бредовые фантазии Сары возникли не без помощи ее отца, которому втемяшилась в голову своя странная идея. Матрасник тайком мастерил крылья и приделывал к ним куриные перья, чтобы однажды улететь в свободные края. Боннин, с тех пор как побывал в Черном Доме, был одержим одной мечтой: покинуть Майорку. Хотя в его изобретение верили не многие, он уверял, что настанет день, когда все небо над островом почернеет от летящих людей, и никто этому не будет удивляться. Сара была из тех, кто верил. Быть может, поэтому она утешалась в тюрьме надеждой на спасительницу-орлицу, временами даже заставляя ее в мечтах прилететь и второй раз – за Марией, и третий – унести с собой Беатриу. Иногда ей виделось, что они втроем заберутся на спину к птице, достаточно мощной, чтобы спасти всех сразу.

Сара тяжко вздыхала, когда Мария, грустно улыбаясь, говорила, что ей такое спасение не нравится. Она вовсе не желала улетать на небо, ей хотелось остаться на земле и до самой смерти жить вместе с Рафелом Онофре. После того, как они встретились в тюрьме и испытали такое необыкновенное, но такое мимолетное счастье, единственное, чего всеми силами жаждала девушка, – это жить. Жить, чтобы постоянно находиться в объятиях любимого и вновь ощущать то опьянение, от которого она едва не лишилась чувств. Мария не сомневалась, что с Рафелом Онофре происходит то же самое. И она не ошибалась. Он тоже хотел любой ценой остаться в живых, пусть даже ценой признания Христа единородным Сыном Господа, уже явившимся Мессией, а не пророком. Любовь до того окрыляла его, что он надеялся – отец его поймет и не сочтет себя преданным, если сын в присутствии инквизиторов признает закон Моисея устаревшим, уже бессильным перед новым законом Господа Бога Отца. Спастись от смерти – вот единственное, что имело для него значение, то, ради чего он готов был бороться изо всех сил. Он сам никогда не подозревал, что будет хвататься за любую возможность избежать смерти. Он даже строил пустые планы побега и мечтал о том, как в последний момент перед казнью их всех простят. Он уже видел себя на свободе, совершенно счастливым рядом с Марией…

Его мать, Мария Агило, не задумываясь пожертвовала бы Адонаю собственную жизнь, чтобы Рафел Онофре смог избежать тюрьмы и скрыться с Майорки, подальше от всех ужасов. Когда же ей сказали на третьем допросе, что сына схватили, она препоручила его Иисусу Христу и предложила Богу Сыну то же, что и Адонаю: «Господи, возьми мою жизнь взамен его. Спаси, его, Господи, и я умру христианкой». Хотя поначалу Мария держалась твердо, затем она сдалась, прежде чем ее успели подвергнуть пытке на колесе – стыд показаться голой перед палачами пересилил мысль о том, что муж никогда не простит ей этой слабости.

Среди женщин, арестованных сразу после неудачного побега, одна Изабел Таронжи выдержала пытки, так и не раскаявшись в принадлежности к старой вере. Муж и свекровь свидетельствовали против нее. Убежденный отцом Феррандо, Щим Марти счел, что таким образом поможет жене спасти душу и проявит свою любовь к ней. Изабел молча выслушала все обвинения. Но так и не захотела признать, что единственная истинная вера – это та, которую проповедует католическая апостольская римская церковь. Она ничего не возражала инквизиторам, лишь молчала, опустив полные слез глаза. Смерть брата, о которой Изабел сообщили, чтобы испугать ее и заставить сдаться, наоборот, придала ей сил. Ее красота страждущей Богоматери тронула даже главного инквизитора, и тот после четвертого допроса отменил повторную пытку на кобыле. Он объявил, что эта женщина не в себе, ибо в здравом уме невозможно не признавать очевидного и упорствовать в старой вере только потому, что родился в семье иудеев.