В зареве пожара

Косоворотов действительно получил неприятное известие — сообщение из столицы о внезапном понижении цен на русское сырьё, вывозимое заграницу.

Ему, как члену-распорядителю крупной торговой фирмы, занимавшейся в больших размерах экспортом, сообщение это было, разумеется, неприятно.

Вернувшись в свой кабинет, Косоворотов присел к рабочему столу и принялся за разборку корреспонденции, часть которой оставалась ещё нерассмотренной за дневными хлопотами.

Внимательно прочитав биржевый бюллетень и сделав отметки на полях двух-трёх писем, Константин Ильич добрался до серого дешёвого конверта, адресованного по городской почте.

Адрес был написан дрожащим, ломаным почерком, узнав который старик Косоворотов недовольно и даже испуганно нахмурился.

— Никак Антошкин почерк? Когда это он в наших палестинах объявился? Городское письмо-то… Так и есть… Вот не было ещё печали!

Косоворотов прочёл следующее:

«Отец! Я лежу на постоялом дворе больной и без копейки денег. Платить за квартиру нечем. Нет даже пятака за ночлежный дом. Приехал, чтобы умереть в родном городе. Совсем дела мои швах. Одна надежда на тебя! Пишу, потому что не знаю, как ты отнесёшься к моему личному посещению. К тому же, совсем плох. Еле ногами двигаю. Не будь жесток до конца. Сжалься над своим заблудшим, но глубоко несчастным сыном Антоном Косоворотовым».

Далее был указан адрес постоялого двора где-то в отдалённом предместье города.

Письмо это было полной неожиданностью для Косоворотова.

За последние восемь лет он получил от старшего сына всего два-три письма. Даже не знал хорошенько, жив ли ещё он, всё ли ещё мыкает по белому свету свою бесталанную актёрскую жизнь, или уже спился с кругу и помер.

Константин Ильич давно уже похоронил в сердце своём своего безумного сына. Никто из домашних не смел заикаться при нём ни одним словом об отсутствующем Антоне Константиновиче.

— Вывалился, как снег на голову, вывалился! — с горечью и смутным оттенком отцовской жалости думал Косоворотов, машинально перебирая деловые бумаги. — «На одного тебя надежда осталась», вспомнилась ему фраза сына… — Поздненько, Антон Константинович, за ум взяться изволили! Поздненько… Восемь лет по кабакам, да по балаганам шатался. Восемь лет моё честное купецкое имя срамил. А теперь на-ка — умирать приехал! Эх, чует моё сердце, неправильное это письмо.

Косоворотов постучал ладонью по полуизорванному конверту.

— Настоящего сыновнего почтения не видно. Гордыня, да актёрское беспутство сквозит. Гм… сам-то прийти побоялся. Труслив, как заяц. Да… Пишет, еле ногами двигаю. Чай, с перепоя? А то может и впрямь развинтился. И раньше-то парень немогутный был, а теперь-то оно и вовсе того… укатали сивку крутые горки. Гм, посмотрим! Посмотрим! Завтра всё это разузнать надо, как и что. Ежели и впрямь разнедужился парень… Ну, тогда видно будет…

Долго сидел, задумавшись, около стола Константин Ильич. Всё ниже и ниже опускалась его седая голова.

Из отдалённых уголков памяти вставали картины прошлого. Вспоминался первенец — сын — малолетним карапузиком, в красной канаусовой рубашечке с полуголыми ножками.

Бессонные ночи вспоминались, когда Антоша лежал в дифтерите.

…Подрос — в реальное отдал. Из последнего тянулся. Трудно в то время копейка давалась. Хорошо учился парень. Душа радовалась. Да не судил Бог!

Что-то горячее задрожало в ресницах старика Косоворотова.

Всё прахом пошло!.. Точно белены парень объелся. От дела отбился. Из дому бежал. Слышно, шибко запивать стал. Заместо честного труда в актёрство ударился. Это-то его и погубило. Эх, дети, дети!

Косоворотов горестно махнул рукой…

Глава ХIII. Сердце заговорило

…Утро было ясное, морозное. Косоворотов по обыкновению проснулся очень рано: ещё не было и семи часов.

Вспомнил про сына и поморщился…

Вместе с ночными тенями исчезли и воспоминания, смягчившие вчера его сердце…

Оделся и вышел в столовую хмурый. Долго сидел за стаканом чая, раздумывая, как ему поступить. Даже на газетные телеграммы не обратил внимания.

Гимназисты торопливо глотали чай, с опаской поглядывая на отца. Барыни ещё спали.

За столом хозяйничала экономка — дальняя родственница Косоворотовых. Видя, что Константин Ильич собрался уходить, она обратилась к нему с обычным вопросом:

— Чего сегодня к обеду готовить? Я думаю, суп с клёцками на первое, а на второе…

Косоворотов бросил небрежно:

— Чего хочешь… Да вот что: скажи Ивану, пусть он протопит хорошенько флигель. Пусть бабы вымоют там, да приберут.

— Хорошо, батюшка Константин Ильич, всё будет исполнено.

Помолчав немного, экономка робко спросила:

— Аль гостей каких поджидаете?

Косоворотов сумрачно посмотрел на неё.