В зеркале

Я думаю все время об одном —
Убили тополь под моим окном.

Я слышал хриплый рев грузовика,

Ему мешала дерева рука.

Я слышал крики сучьев, шорох трав,

Еще не зная, кто не прав, кто прав.

Я знал деревьев добродушный нрав,

Неоспоримость всяких птичьих прав.

В окне вдруг стало чересчур светло —

Я догадался: совершилось зло.

Я думаю все время об одном —

Убили тополь под моим окном.

1963

* * *

Я вовсе не бежал в природу,
Наоборот —

Я звезды вызвал с небосвода,

Привел в народ.

И в рамках театральных правил

И для людей

В игре участвовать заставил

Лес-лицедей.

Любая веточка послушна

Такой судьбе.

И нет природы, равнодушной

К людской борьбе.

1963

* * *

Кровь солона, как вода океана,
Чтоб мы подумать могли:
Весь океан – это свежая рана,
Рана на теле земли.

Помним ли мы, что в подводных глубинах

Кровь у людей – зелена.
Вся в изумрудах, отнюдь не в рубинах,
В гости нас ждет глубина.

В жилах, наполненных влагой соленой,

Мерных ударов толчки,
Бьет океан своей силой зеленой
Пульсом прилива – в виски.

1963

Амундсену

Дневники твои – как пеленг,
Чтоб уверенный полет
К берегам любых Америк
Обеспечивал пилот.

Это – не руины Рима,

А слетающий с пера
Свежий, горький запах дыма
Путеводного костра.

Это – вымысла границы,

Это – свежие следы
По пути за синей птицей,
Залетающей во льды.

Мир, что кажется все чаще

Не музейной тишиной,
А живой, живущей чащей,
Неизвестностью лесной.

1963

Рязанские страданья

Две малявинских бабы стоят у колодца —
Древнерусского журавля —
И судачат… О чем им судачить, Солотча,
Золотая, сухая земля?

Резко щелкает кнут над тропою лесною —

Ведь ночным пастухам не до сна.
В пыльном облаке лошади мчатся в ночное,
Как в тургеневские времена.

Конский топот чуть слышен, как будто глубоко

Под землей этот бег табуна.
Невидимки умчались далеко-далеко,
И осталась одна тишина.

Далеко-далеко от московского гама

Тишиной настороженный дом,
Где блистает река у меня под ногами,
Где взмахнула Ока рукавом.

И рукав покрывают рязанским узором,

Светло-бронзовым соснам под лад,
И под лад черно-красным продымленным зорям
Этот вечный вечерний наряд.

Не отмытые храмы десятого века,

Добатыевских дел старина,
А заря над Окой – вот мечта человека,
Предзакатная тишина.

1963

* * *

Сосен светлые колонны
Держат звездный потолок,
Будто там, в садах Платона,
Длится этот диалог.

Мы шагаем без дороги,

Хвойный воздух как вино,
Телогрейки или тоги —
Очевидно, все равно…

1963

* * *

Я хочу, чтоб средь метели
В черной буре снеговой,
Точно угли, окна тлели,
Ясной вехой путевой.

В очаге бы том всегдашнем

Жили пламени цветы,
И чтоб теплый и нестрашный
Тихо зверь дышал домашний
Средь домашней темноты.

1963