В зеркале голубого Дуная

Впереди показался Креме — один из старейших городков Австрии, широко известный за пределами страны своими винами и виноградом, персиками и розами. От Кремса и дальше вверх по правому берегу Дуная до города Мелька протянулась воспетая в австрийских народных песнях долина Вахау. Весной сюда приезжают полюбоваться буйным цветением фруктовых садов, погулять с невестой, вспомнить молодость. Весь берег кипенно-белый от цветов, и даже Дунай, отражающий у правого берега сады, кажется белым, словно течет сказочная молочная река.

В Кремсе я бывал несколько раз и прежде, когда из Линца на машине возвращался в Вену. Шоссейная дорога идет по берегу Дуная почти все время над самой рекой — от Линца до Кремса по правому берегу, от Кремса до Вены — по левому.

В Кремсе, где была первая короткая стоянка парохода, произошла небольшая, но примечательная история.

Еще на борту парохода я заметил Макса — кельнера из венского гастхауза, где я иногда обедал. В белом кителе, с черной бабочкой Макс бегал между столиками, всегда пригнувшись, какой-то странной, мышиной трусцой. Шея его поминутно вытягивалась в сторону солидных посетителей, глаза пугливо бегали, чтобы успеть вовремя заметить малейшее их желание, чтобы, не дай бог, кто-нибудь остался недоволен обслуживанием, а следовательно, и самим заведением.

На пароходе Макс выглядел совсем иначе. Может быть, потому, что на нем был надет не кельнерский китель, а серый воскресный костюм, он держался прямо, свободно, и глаза у него были совсем иные, и голос. Макс ехал с двумя детьми, девочками-близнецами лет десяти. Он шутил со своими шустрыми дочками, рассказывал им что-то, даже пел им тихонечко какую-то смешную песенку.

В Кремсе Макс вместе с другими пассажирами решил осмотреть церковь, построенную в XVII веке на самом берегу Дуная. Мы вошли в храм, когда там совершался обряд венчания. В почти пустой церкви перед алтарем стояла крестьянская чета, и старый, краснолицый пфарер строгим голосом делал наставления жениху и невесте. Войдя в храм, мы остановились неподалеку от дверей, где уже стояло несколько пассажиров с нашего парохода. Все стояли тихо и чинно, сняв шляпы, как полагается в церкви. Но сердитый пфарер вдруг прервал торжественный обряд на полуслове и грубо потребовал, чтобы мы вышли вон. Стоявшие в проходе недоуменно пожали плечами и неохотно пошли на улицу. Макс негромко, но отчетливо и твердо промолвил:

— Странно. Обряд венчания разрешает верующим находиться в церкви.

Поп разразился бранью: из его уст, только что произносивших молитву, с брызгами слюны полетели отборные грубые слова. Макс не смутился. Повысив голос, он гневно бросил:

— Как вы можете, святой отец, так браниться в храме? Да еще во время венчания. Стыдитесь!

Лицо пфарера из красного стало зловеще сизым. Пресекшимся от бешенства голосом он выкрикнул:

— Я позову полицию!

— Почему же не господа бога? — спокойно спросил Макс и с достоинством вышел с дочками на улицу.

— Поп пьян, — сказал Макс, поравнявшись со мной. — Я-то уж знаю в этом толк. Вы обратили внимание на его щеки? За свою жизнь этот пьянчужка вылакал минимум цистерну кремского.

Дюрренштайн я узнал сразу. Изображение этого старинного городка встречается в Австрии часто, оно есть даже на стошиллинговой бумажке. Дюрренштайн знаменит развалинами замка на вершине горы, у подножия которой стоит город. В замке томился в заточении Ричард Львиное Сердце. Его пленил при возвращении из неудачного крестового похода герцог Леопольд V. Существует легенда о том, как верные друзья долго разыскивали Ричарда, не зная, в каком из придунайских замков он заточен. Трубадур Блондель шел от замка к замку с любимой песней Ричарда на устах, надеясь, что узник услышит ее и откликнется. Леопольд V отпустил своего союзника только после получения огромного выкупа.

В Дюрренштайне наш пароход сделал полуторачасовую стоянку. Едва сойдя на берег, пассажиры стали подниматься по крутой тропе к развалинам замка. Шел и Макс со своими дочерьми. Он снял пиджак и нес его на руке совсем не так, как он носит в гастхаузе салфетку.

Макс улыбался, глаза его сияли голубизной, как сам Дунай.

— Смотрите, девочки, — добродушно говорил он, — как растет виноград. Без земли. На каменных ярусах. Этим ярусам много-много лет. Может быть, их выдолбили еще древние римляне.

С вершины горы нам открылся чудесный вид на Дунай и его гористые, покрытые лесами берега. Крайние отроги северных кристаллических Альп, конечно, утратили здесь масштабы Высокого Тауэрна с его могучими вершинами и глетчерами, но все еще сохранили те же черты: изломанность, крутизну склонов, красоту очертаний.

Я слышал, как Макс рассказывал дочкам про разбойничьи замки, хозяева которых грабили караваны купцов, плывших по Дунаю. Один такой замок был неподалеку от Дюрренштайна: рыцари из этого вертепа пиратствовали на протяжении целых десятилетий. Чтобы обуздать их, король послал большое войско.