В зоне риска. Интервью 2014-2020

– Известна фраза, что «стиль – это человек». А мой поэтический учитель Владимир Соколов, один из лучших наших лириков XX века, говорил так: «Стиль у писателя появляется не тогда, когда он понимает, как он должен писать, а когда он понимает, как он писать не должен». Конечно, стиль – это какое-то внутреннее состояние. Его можно отточить, усовершенствовать, но он изначально уже есть. Не забудьте, папа Карло вырезал Буратино из говорящего полена. Из обычного безмолвного полена ничего не выйдет. Именно об этом я горько думаю, листая томики иных лауреатов «Большой книги». Иронизм, метафорическое мышление, обострённое чувство слова были во мне с самого начала. С юности я писал и фельетоны, и пародии, это было у меня всегда.

– Сюжеты у вас очень динамичные, следить за линиями повествования интересно.

– Я и сам люблю читать сюжетную литературу, которая тебя затягивает, и терпеть не могу скучные книги. Когда я стал писать, сразу решил для себя: мои книги должны быть занимательными. Занимательность – это вежливость писателя. Скукопись – это невежливо. Невежливо. Человек трудится, зарабатывает на жизнь, у него какие-то проблемы в семье, на работе, со здоровьем. Он покупает твою книгу, выбирая её из сонма других корешков, улучает свободный часок и начинает читать… А ты вместо того, чтобы его увлечь, начинаешь нудить, петлять, грузить своими комплексами…

– Вы как-то просчитываете, что сейчас будет актуально, какую книгу купят?

– Я всегда старался писать так, чтобы мои книги были интересны читателю. Тщательно продумывал сюжет, убирал длинноты. Но опять-таки это огранка уже существующего камня. Писатель рождается с даром рассказчика. Как актёр рождается с даром перевоплощения, а дальше можно этот дар совершенствовать. Но если таланта у тебя нет изначально, на клеточном уровне, то всё бесполезно. Хоть Станиславский с тобой будет каждый день работать – всё равно ничего не выйдет. У меня, видимо, такой дар рассказчика был. Я ещё в пионерлагерях рассказывал друзьям на ночь страшные истории с продолжением, травил всякие байки. И, конечно, я старался писать о том, что интересно мне самому. Как правило, попадал в цель. Товарищи упрекали: «Опять ты всё просчитал». Да ничего я не просчитывал! Я садился и писал о том, что волнует меня. Оказывалось – это же волнует и других. Я всегда говорю: «Писатель – это не тот, кто пишет, а тот, кого читают». Не нужно думать, как отнесётся к книге начальство, как жена отреагирует на эротические сцены. Как она может отреагировать? Конечно, отрицательно. Но что за роман без эротических сцен?

– Говорят, что сейчас растёт асексуальное поколение. Вы согласны с этим?

– Может быть… Есть какие-то циклы развития человеческого общества, мало изученные. Но я-то пишу для своего поколения. А если поколение наших правнуков будет, наоборот, гиперсексуальным? Прочтут и скажут: ай-да, прадедушка, вон как зажигал! Давайте его переиздадим. Мой роман «Весёлая жизнь, или Секс в СССР» – лидер продаж уже 5 месяцев, тираж несколько раз допечатывали. Редкий по нынешним временам случай…

– Вы очень молодым попали в атмосферу ЦДЛ и в руководство писательской организации. Какое впечатление произвёл на вас Союз писателей 80-х годов?

– Конечно, для меня, мальчика из простой рабочей семьи, из заводского общежития, жизнь писательской богемы была новым опытом. Я в неё погрузился не без удовольствия, но всегда понимал: это пена. Больше наблюдал со стороны. Хотя было довольно интересно.

– Сергей Владимирович Михалков назвал вас «последним советским писателем», это так?

– С Михалковым была такая история. Он всех поддерживал, всем помогал и написал письмо в ГлавПУР с просьбой всё-таки дать разрешение напечатать «Сто дней до приказа». Ему позвонили и говорят: «За кого вы просите, это же махровый антисоветчик!» «Да какой он антисоветчик, вы что, спятили, что ли? Поляков вообще, может быть, последний советский писатель!» И оказался прав. Действительно, я принадлежу к тому поколению, которое формировалось как «советские писатели».

– Вас сейчас не обижает такая формулировка?