Ваал. Неисповедимый путь

— Время начинать, — отозвалась Ребекка. — Вставай.

Билли вылез из кровати и оделся. Он ощущал тяжесть в животе и чувствовал, как внутри все переворачивается. Он испугался, что его снова стошнит. После ужина, состоявшего из овощного супа и куриных крылышек, бабушка дала ему кружку чего-то черного и маслянистого, очень похожего на патоку. Она объяснила, что это нужно для того, чтобы его организм остался «правильным», однако через двадцать минут мальчик уже был на улице, выдавливая свой ужин на траву. Его рвало до тех пор, пока желудок не опустел, и теперь он чувствовал легкость в голове и слабость.

— Можно мне попить? — спросил Билли.

— Попозже. Надевай ботинки.

Он зевнул и начал борьбу со шнурками.

— Что случилось? Куда мы идем?

— На улицу, чуть-чуть прогуляемся. Твоя мама пойдет вместе с нами.

Билли стряхнул с себя остатки сна. Бабушка была в том же фартуке и юбке, что и вчера, однако шляпу сменил яркий шарф, повязанный вокруг головы. Серебряные волосы Ребекки сверкали в свете лампы.

— Иди за мной, — сказала она, когда Билли оделся.

Они вышли из дома через кухонную дверь. Всё небо было усыпано звездами, а луна напоминала пузатую оранжевую тыкву. Билли шел за бабушкой к маленькой коптильне, из трубы которой поднимался столб белого дыма. Неожиданно из темноты появилась Рамона и положила руку ему на плечи. Сердце мальчика забилось чаще — он понял, что тайные уроки, ради которых он приехал к бабушке, вот-вот начнутся.

Рамона одернула на нем рубашку и поправила воротник, будто сын собирался в церковь. Она улыбнулась, но в ее глазах Билли заметил тревогу.

— У тебя все прекрасно получится, — сказала она тихим голосом.

— Да, мэм. — Он храбрился, нервно поглядывая на коптильню.

— Ты боишься?

Билли утвердительно качнул головой.

Бабушка внимательно поглядела на него.

— Очень боишься?

Билли помедлил, зная, что они не станут учить его, если он сам этого не захочет; однако ему очень хотелось понять, почему он видел Вилла Букера, вылезающего из кучи угля.

— Нет, — ответил он. — Не очень.

— Когда это начнется, остановиться будет невозможно, — в последний раз предупредила обоих Ребекка. Затем она, кряхтя, наклонилась к Билли и осветила лампой его лицо.—Ты сильный мальчик?

— Да, у меня есть мускулы, и я могу...

— Нет. Есть ли у тебя сила здесь? — Бабушка постучала его по груди. — Достаточно ли ты силен, чтобы ходить в темные места и возвращаться обратно?

Во взгляде старушки был вызов. Билли оглянулся на столб белого дыма, нащупал в кармане кусочек угля, выпрямился и спокойно ответил:

—Да.

— Хорошо. Тогда мы готовы.

Ребекка выпрямилась и отперла дверь коптильни. Из помещения медленно выкатилась волна пепла, а пламя в лампе затрепетало. Рамона взяла Билли за руку и вслед за матерью вошла внутрь. Дверь сейчас же снова заперли на щеколду.

Костер из сосновых веток, обложенный камнями, полыхал на земляном полу; прямо над ним, в нескольких футах от потолка, располагался круглый металлический дымоход. Билли понял, что костер разожгли давно — по углям то и дело пробегали красные и оранжевые сполохи, вдоль стен висели деревянные крюки и рамы для подвешивания мяса; Ребекка повесила лампу на ближайший крюк и жестом пригласила Билли сесть у огня. Когда он устроился и жар от костра тугой маской стянул ему щеки, бабушка развернула тяжелое одеяло, которое лежало на полке, и обернула им плечи Билли так, что наружу остались торчать только его руки и лицо. Все стены коптильни были завешаны разноцветными шерстяными одеялами, чтобы удерживать внутри тепло и дым. На одном из крюков, блестя перьями, висела темно-красная керамическая сова, с другого свисала странная красная керамическая маска, с третьего — что-то похожее на руку, сжимающую сердце, а на четвертом висел ухмыляющийся белый керамический череп.

Рамона села справа от Билли. Ребекка потянулась к дымоходу, тронула маленький рычажок, и заслонка с лязганьем закрылась. Дым начал медленно расползаться по помещению. Затем Ребекка подошла к сумке, стоявшей в углу, и вернулась с охапкой мокрых листьев; она бросила их в костер, и дым сразу же стал еще гуще, сменил цвет на голубовато-серый и зазмеился над самым полом. Старуха достала из сумки еще три предмета — черненую глиняную трубку, кожаный кисет, расшитый синими и желтыми бусинами, и потрепанную старую Библию в кожаном переплете. Затем она опустилась на пол слева от Билли.

— Мои старые кости не выдержат слишком долго, — тихо сказала она, раскладывая перед собой трубку, кисет и Библию.

Языки пламени прыгали, рисуя на стенах корявые тени; мокрые листья трещали и сыпали искрами. Дым становился все гуще и начал щипать глаза; по лицу и груди Билли катились капли пота.

— Это начало, — сказала Ребекка, глядя на мальчика. — Отныне все для тебя будет новым. Перво-наперво ты должен знать, кто ты есть и что ты есть. Цель поет в тебе, Билли, но чтобы понять ее, ты должен выучить песню.

Ребекка наклонилась к внуку, в ее глазах сверкали отблески пламени.