Вадим

Он быстро устал от этого диалога и от упрямого, красиво стриженного затылка. Маша теперь сидела к нему спиной, демонстрируя свое отношение к новому повороту беседы. Вадим задумчиво смотрел на затылок, который был раньше не виден из-за густых мягких волос. Их было приятно трогать руками. А этот дурацкий ежик трогать бы и в голову никому не пришло. Затылок вызывал только одно желание — по нему треснуть…

Упс! Вадим испугался и сделал вид, что ничего подобного ему вовсе и не хотелось. Это кто-то злой и коварный у него в голове нарочно все портил. Такое с ним часто бывало в детстве: в самую прекрасную минуту вдруг возникал непреодолимый импульс заорать, плюнуть и вообще повести себя неадекватно. Видимо, просто психику зашкаливало от счастья.

Вот он и притворился, что сейчас был тот самый случай. Это ему удалось не вполне. И так виноват, а теперь виноват еще больше.

Вставая, Вадим завершил в примирительно-философском тоне:

— Почему вообще в… так сказать, мыслящей среде принято презрение к деньгам? Деньги — это концентрат человеческого труда. Пота, слез и здоровья, вложенного в них… И еще — радости, удобств и свободы. Всего, что на них можно купить… К деньгам надо относиться по меньшей мере уважительно…

Ткнув поцелуем затылок, он отправился к дверям. Маша пробурчала вслед:

— Очень ты от них свободен… Приходишь поздно, валишься с ног, даже сына не видишь… И папа мой тоже…

Вадим этого уже не слышал. Он шел спать. С пиджаком в руке через холл, едва освещенный и гулкий из-за стоящих по углам узких ваз — всего сантиметров сорок в диаметре при почти трехметровом росте. Вадим подробно оглядывал интерьер: шел медленно, почти ожидая, что за это лишнее, оттянутое время кто-то успеет объяснить ему, зачем ложиться спать именно сейчас и почему спать — почему нельзя сделать что-то другое. И отчего теперь не хочется ни собственно спать, ни чего-то другого.

Он поднялся по лестнице и вошел в детскую. Погладил по укрытой одеялом спине спящего сына. Взял его руку в свою и послушал дыхание.

В своей спальне Вадим завел будильник, разделся и лег. Выключив свет, обнаружил, что ночь расположилась в комнате, как недоброжелатель, не считающий нужным скрываться. Развалилась на стуле и смотрела язвительно.

Это все, что есть? Что может быть?

Послышался мерный тоскующий звук, словно бы из подземного гаража. Вадим представил себе изможденного строителя, из последних сил бьющего молотом по железке. Воткнувшись одним ухом в матрас, он накрыл подушкой другое. Звук не прекращался. Это в его гулком теле билось сердце.

Утром он проснулся еще до будильника; протянул руку, заранее нажал кнопку. Полежал еще немного. Повернув голову вбок, увидел знакомый с вечера стриженый затылок. Не нашел ничего лучше — вернее, не нашел ничего — кроме как встать и отправиться завтракать.

На кухне залез в холодильник. Открыл дверцу и долго бродил взглядом среди продуктов. Он почему-то вдруг перестал узнавать предметы: они больше не расшифровывались. Он видел объемные формы, но их содержимое и назначение оного ускользало. Вадим попытался выделить хотя бы один объект и сосредоточиться на нем. Овальная железная банка. Красная. Непонятно. Зажмурил глаза. Открыл — и увидел сыр; схватил его и захлопнул дверцу. Сварил кофе. Расплылся в дурацкой улыбке.

В офисе тонко поскуливал кондиционер. От ковровых покрытий сладко, тошнотворно пахло чистящей жидкостью.

Вокруг здоровались. «…Утро, Вадим Сергеич». — «Вади-и-м Сергеевич… чувствуете?» — «Здрасьте, босс!!!» — «Салют, Вадим». — «Приветствую!» Какофония сменилась конкретной картинкой: Вадим усвоил из происходящего менеджера по маркетингу. Суетливый Владимир Георгиевич стелил по коридору свои бежевые ботинки. Брюхо его гигантскими пузырями лавы вылезало между пуговицами сорочки. Нет, показалось… Он же в спортклуб год назад записался — сам и хвалился… Блеснув лысиной в эстампе на стене, Владимир Георгиевич сощурил вокруг глаз услужливую сеточку морщинок и прошептал приветствие. Девушка Гаянэ улыбнулась доброй улыбкой. Вадим обратил внимание, что эта же улыбка сложила ее лицо пополам, и оно стало вдвое короче в длине. Лоб и подбородок нырнули друг к другу, а все, что между ними, пропало в складке. А ведь она ему раньше нравилась. Когда она смеялась, глаза ее становились совсем мультяшными — в форме перевернутых арбузных корочек. Лена Ангелова — ну, эта всегда была крокодилицей. И даже обаятельный Толя Карась, которым втайне Вадим восхищался, показался ему просто клоуном.

Куда-нибудь бы сейчас… В Японию, что ли…

На всю жизнь. А потом реинкарнироваться в камень.

4