Вадимка

В палатке у Гарпана уютно, пол застлан оленьими шкурами, одеяла аккуратно свёрнуты, подушки сложены одна на одну. Сбоку у входа — резной шкафчик, столик небольшой. На столике — батарейный приёмник, на шкафчике туески расставлены, самодельный коврик лежит, кумаланом называется. Рукодельник, видать, старик, с воображением.

Асаткан маленькая, а проворная. Не успел Вадимка глазом моргнуть — кусок оленины перед ним, кружка молока, мёд, чай с вареньем. Всё, как дедушка сказал. И нам каждому по тарелке мяса поставила.

— Ешьте, пожалуйста, очень просим.

— Ишь ты, «очень просим»! — Гурьяныч вытаскивает кусок побольше. — Да мы без приглашенья, милая, все уплетём и ещё потребуем.

За палаткой вспугивают тишину звонкие колокольчики. Эго пасутся олени. Обычно они разбредаются по еланям, по воде, по кочкам, где трава гуще, вкуснее. А эти к палатке жмутся, крутятся на пятачке.

— Беда у нас. — Гарпан усердно сопит охрипшей трубкой. — Волки, парень, прибежали. Много лет совсем не было. Вчера трёх оленей задрали да оленёнка. Помогать надо, а то всех зарежут.

— Как помогать? — Степан Степаныч увлечённо сосёт косточку. Оленина пришлась ему по вкусу.

— Оленей караулить надо, костры жечь, из ружей стрелять. Завтра наши приедут, легче станет. Пять человек, пять костров. Ладно будет?

Гарпанова просьба никого из нас не радует: ещё одна бессонная ночь где-нибудь между кочками в воде, на холоде. А нам так хочется спать, так хочется — трёх суток не хватит. С другой стороны, о чём рассуждать, если действительно надо, если колхозное добро гибнет.

— Караулить, караулить… — ворчит под нос Гурьяныч. — Какие мы караульщики не спамши? Хоть самих за ноги хватай.

Чуткий Гарпан слышит Гурьяныча, ещё пуще хрипит самодельной трубочкой.

— Ты какой человек есть? — сердится старик. — Будто в наших краях не жил. Знаю тебя, давно знаю. Ты как не понимаешь: волку не один олень — всё стадо на зубы давай!

Мы привыкли к возражениям Ивана Гурьяныча: такой уж поперечный характер у человека.

— Поможем, Гарпан, обязательно. — Степан Степаныч вопросительно смотрит на меня. — Только пяти костров, я думаю, не выйдет: устали мы, заснём, никакого проку не будет. А если по двое дежурить — друг дружку в бока станем толкать. Как ты, Федя?

— Я не против. Не знаю, как Вадимка.

Это я нарочно, чтоб он почувствовал себя взрослым.

— Вот ещё! — храбрится сын. — Один у костра подежурю.

— Ой, хвастунишка! — прыскает Асаткан. — Кто тебя врать учил?

— А вот и подежурю! — сердится Вадимка.

— Конешно, подежурит. — Гарпан дёргает девочку за косичку. — Не лезь, когда мужчины говорят. Твоё дело што? Куклы да лепёшки!

Асаткан нисколько не сердится на дедушку.

А старик затевает что-то новое: на месте не сидит, на Вадимку хитро смотрит.

— Я тебе, Вадимка, подарок дам, хороший подарок. Сам лает, сам кусает, сам от хозяина прячется. Кто — скажи?

— Тымба! — вскрикивает сын. — Дедушка Гарпан, Тымба!

— Сичас, сичас узнаешь.

Старик выходит. Возвращается со щенком.

— Бери свою пропажу. Спрашиваю: как тебя звать? Не говорит. По-русски — нет, по-нашему — нет. Што, думаю, за собака такая неучёная? Скулит, да и только, Э, думаю, наверно, Вадимку потеряла.

Сын хватает щенка, тискает, гладит, целует:

— Никогда, никогда я тебя не брошу, никогда, никогда… — И снова гладит и целует.

Щенок обрадован не меньше хозяина.

— Так нехорошо, Вадимка, — предупреждает Гарпан. — Твоя собака будет… как это? Близоблюд!

— Лизоблюд, — поправляет Степан Степаныч.

— Но-но! Лизоблюд — значит попрошайка. У огня начнёт сидеть, мяса просить. Как это: где моя большая ложка?

На этот раз Вадимка не верит Гарпану:

— Почему, дедушка?

— Как ты не поймёшь, Вадимка-охотник? Взрослый человек, по тайге ходишь, следопытом хочешь быть. Собака што любит? Строгость, справедливость. Где её место? На дворе. Дадут поесть — ешь, не дадут — жди, сама ищи. Воровать станет — ремень на што? Если я оленя к огню посажу, лошадь, корову, собаку — как их кормить буду? Самого съедят.

Иван Гурьяныч о плащике справляется:

— Синий, потрёпанный такой… Не видели?

— Всё дома, — успокаивает Гарпан. — И полотенце здесь. Бери, пожалуйста.

— Полотенце не моё, а плащишко посушить надо. — Темник вешает его возле румяной печки. — Нашлась, стал быть, пропажа.

— Дедушка, а как вы Тымбу нашли? — Вадимка не может расстаться со щенком. Расскажите!

Асаткан презрительно выпячивает губы: сразу видно, городской мальчишка. Кто же собак на руках носит? Это же не кукла!

— Я, што ль, нашёл? — поясняет старик. — Собака Оронка услыхала: лает и лает. На кого — не пойму. Всё знаю: как на белку лает, на рысь, на соболя, на медведя. А тут совсем не знаю. Смотрю: собачонка лапами буль-буль. Тонуть ему охота, што ли? На стоянку привёз, отогрел маленько. Потом слышу, стреляют. Думаю, беда пришла, спасать надо. Кто такой, думаю? А это Вадимка за Тымбой вернулся.

Гарпан говорит, а сам потихоньку к щенку крадётся. И вдруг как крикнет:

— Тымба, на место!

Щенок вздрагивает, шлёпается на пол, со всех ног бросается из палатки.