Вагнер – в пламени войны

– Мужики, если танк там подорвется, вам конец. В мине больше семи килограммов тротила, и мины рядом стоят от вас. Вы не поняли, я даже не о контузии говорю…

– Понятно, – говорит ему Сухов, – значит, уходить нужно, как только на горизонте они появятся.

– Уходите сразу, – отвечает сапер, лежа возле бруствера нашего окопа.

Снова начался минометный обстрел нашей точки. Сегодня раньше начали обстрел. Видимо, новый расчет украинских минометчиков не по старому графику сожженных их коллег работал. На точке разрывы, а сапер лежит у нашего бруствера и о чем-то пытается нам сказать. Сухов уже ему громко:

– В окоп падай. Заденет ведь!

– Да ну, устал уже от всего, – отвечает сапер, и видно, что вид у него усталый, очень сильно усталый. И не о физических нагрузках речь, а морально человек устал, и уже не страшно ему ничего. Там позади его по правую сторону лесополосы нашей рвутся мины из 82-го, а он лежит возле бруствера нашего и устало на нас смотрит сверху вниз. Такое бывает с людьми на войне. Я сам помню про себя, как стоял как-то и ломал ветки с дерева, чтобы применить их для маскировки окопа. От птичек[5] маскировал окоп. Так вот, стою и ломаю ветки у кромки лесополосы, и тут очередь с той стороны открытки по мне. Очередь рядом совсем прошла, обломав ветки около меня, и я только услышал свист пуль в воздухе. Вместо того, чтобы метнуться сразу куда-нибудь и сесть, я повернул голову в сторону, откуда стреляли, поморщил нос и тогда только отошел за деревья, присев там. Сижу и думаю: «Черт тебя возьми, Лев… Что ты делаешь? Устал, что ли, старый? Обнаглел? Нельзя так. Убьют ведь. Надо командировку доработать, живым вернуться. Не делай так больше».

Так было дело. То ли привычка, то ли усталость, которая напрочь убивает чувство самосохранения. С этим необходимо бороться. Необходимо приказать себе действовать так, как учили, так, как надо. А сапер? А сапер ведь на войне не только мины ставит, он идет впереди штурмовой группы часто, когда штурмовики в зеленке собираются накат делать на укрепы противника. Он прочищает дорогу штурмовой группе. Он же идет и с разведгруппой какое-то время по опасным участкам… И когда этот сапер-детина отдыхает, никто не знает. Но об этом потом расскажу… А сейчас… А сейчас обстрел закончился. Сапер ушел. Мы с Суховым снова углубляем окоп, скребем глину и укладываем ее на бруствер. Через два часа, когда рыть закончили, Сухов вдруг мысль мне подает:

– Провиант… Знаешь, затворы у автоматов после работы с ними только ногой приходится в состояние нужное приводить.

– Что предлагаешь? – спрашиваю.

– Давай-ка соберем на точке в окопах автоматы и на бруствер здесь поставим… – предлагает мне Сухов, и ведь точно, думаю, на участке нашем Калашниковых оставлено ранеными много, а еще автоматы убитых. Так и сделали. Собрали пять штук, прочистили их и поставили на бруствер в сторону позиций противника. Вот так вот: на точке мы только с Суховым остались, окоп наш передовой, пять автоматов стоят на бруствере, магазинов много, гранаты есть, и уверены мы в своих силах. К вечеру подошел командир, присел у окопа, поздоровался с нами и говорит:

– Завтра утром, часам примерно к семи, будем последнюю честь убитым товарищам отдавать.

– Что делать? – спрашиваем его.

– Договорился я. Эвакуационной команде все некогда, и они совсем не успевают двухсотых забирать, но я договорился, и завтра за ними транспорт придет. Всех двухсотых поднимем на точке и отправим. Нужно просто до 28-й донести, а там примет эвакуационная команда.

Мы покивали, и командир быстро с участка ретировался. Значит, рассуждаем, завтра Тиграна поднимать будем, и еще там лежат. Нести не далеко, и помогут нам ребята с 28-й. Итак, ночь простояли спокойно, и настало утро, 14 октября. Все, как запланировали с двухсотыми, сделали. Теперь наши мертвые товарищи, наверное, тоже не сразу поедут домой. Наверное, они еще какое-то время будут лежать на обочине дороги в черных пакетах, когда их, да и не только их, в какой-то день приедет забирать наш БТР или другой транспорт. Таких черных пакетов иногда много можно встретить вдоль дороги, на обочине. Эвакуационная команда сбивается с ног, забирая раненых то там, а то здесь. Двухсотых потом, сначала раненые.