Вагнер – в пламени войны

– Я живу около Астрахани, – рассказывает о себе Агама. – Восемь лет в лагере отсидел и вышел потом. Вернулся домой, побыл немного дома, и все не так мне там было, к жене уже не вернусь, хотя она меня уговаривает жить вместе. Но не вернусь. Один буду жить. Куплю себе квартиру в Астрахани и жить там буду. Хозяйством заниматься надоело, и отвык я уже от хозяйства. Я до лагеря, в котором отбывал, занимался фермерством. У меня хозяйство очень большое. Лошади, овец только пятьдесят голов и птица. Коровы, быки. Все время думаешь о кормах. Это дело серьезное, хозяйство. Вот тут все в форме военной ходят, так у меня дома на ферме много такой формы было, ведь все родственники мои военные. Все в войсковой части работают. Войсковая часть рядом с нами стоит. Родственники мне много такой формы привозили, она нужна мне была как спецодежда для работников. У меня двенадцать человек работало тогда на ферме, но я при том еще и нанимал, бывало, людей на временную работу. Когда меня посадили, то я родственникам отдал хозяйство вести. Они своими деньгами ферму обеспечивали, вкладывали в нее, следили за всем. Теперь мне им по совести отдать надо. Заработаю денег в «Вагнере» и отдам. Хотя я знаю, что не возьмут, скажут, что «вот ты воевал, а мы деньги у тебя брать будем, что ли», они такие у меня. Но надо сходить и отдать все равно. Ферму мою они сохранили все же. Я ее продам. Скот весь продам. И уеду в Астрахань жить. С женой уже не могу, отвык от нее совсем, хоть и детей ко мне приводит, чтобы вернулся только. Но дети – это дети, а с женой никак не хочу. Чужими людьми мы стали друг другу. Я вот тут смотрю на наших и удивляюсь некоторым. Чуть что и ругаться иногда начинают или выяснять кто прав, а кто виноват. Нельзя так здесь. Здесь не лагерь, здесь война, а на войне, как на войне. Если что, терпеть надо. Жить вместе приходится и в разных условиях, и в окопе порой вместе находиться. Ну, ладно еще там, на передовой, но здесь тоже война, она еще не закончилась и на ротации нельзя расслабляться тоже. Богатый я человек. Очень. Так получилось только, что в лагерь сел. А пулемет мне нравится, в нем мощь чувствуешь огромную, – заканчивает свой рассказ Агама.

На ротации, в бункере, встретился я и с нашим бывшим командиром Амброй, который у нас начинал на «Галине». Я его спросил тогда о настроении, и он с довольной улыбкой ответил, что у него «настроение как всегда лирическое». Сухов иногда заглядывал к нам, и мы с ним успевали немного поговорить. Он остановился далеко от нас, напротив склада с водой, в бывшем административном корпусе завода на первом этаже. Мы с ним, бывало, встречались и на этом складе, когда я вызывался за водой сходить. Побывал я у него и в новом его «жилище», где он обустроился, однако у нас все жилища и спальные места очень уж похожи были друг на друга.

Здесь, на войне, попадаются люди удивительные и из разных регионов России. Но никто не делает разницы между волгоградскими и ростовскими, или там ростовскими и астраханскими, или татарстанскими и ивановскими, или московскими и нижегородскими. Все здесь мы в одном корыте, корыте войны, и от нашей сплоченности зависит наша жизнь и удача в боевых операциях. Все мы здесь русские, и название наше – русские, это как марка, как единое обозначение нас всех. Встречал я здесь на ротации и человека из Казахстана. Это был молодой парень, лет двадцати пяти, бодрый и всегда занятый чем-либо. Мать у него была казашка, а отец русский. Он потом к минометчикам был переведен и там командиром расчета стал. Возвращаться он после «Вагнера» никак домой не хотел.

– Мне в Казахстан обратно нельзя, меня там судить будут за наемничество. Я после этой командировки паспорт российский получу и отправлюсь в командировку в Африку. В России жить буду, – говорит он нам. – Они там, в Казахстане, другие совсем все, да ну их всех… В культурной стране хочу жить, среди культурных людей… – так и сказал.

О политике здесь говорить не принято было, так как взгляды могли быть разные у людей, и все понимали, что такие разговоры только будут вызывать конфликтные ситуации. Или если не конфликтные ситуации, то некоторое недопонимание между людьми, а потому старались вопросы политики обходить. Доходило иногда до смешного. Один раз слышу веселый смех. Мужики смеются над одним своим товарищем.

– Ты посмотри на него… он хохол сам и воюет теперь с такими же хохлами. Ты стороны не перепутал, случаем, – чуть не хохот слышен в проходе в другой зал. – Как же ты можешь воевать теперь со своими родственниками?

– Я не хохол, – доказывает им боец. – Я украинец! Есть хохлы, а есть и украинцы, вот я украинец, – доказывает свою правоту вагнеровец украинского происхождения.