Как я уже отмечал, данные сравнительного языкознания, археологии и античных источников (отредактированных уже в последние два века) согласованы друг с другом в том смысле, что в них нет никакого упоминания о существовании в античности Руси и русских. Это открывает широкое поле деятельности для появления различных гипотез относительно того, когда именно и из каких народов складывалась русская нация. Между тем еще в XVII в. в историографии имелись данные о том, что русские помогали не только Александру Македонскому, но и отцу его Филиппу. Следовательно, Русь существовала и в античности. Однако немецкие историки на русской службе: Миллер, Байер и Шлёцер – в XVIII в. постарались очистить русскую историографию от всякого следа Руси в античности. Для доказательства тезиса о том, что германцы – наиболее древнее население Европы, любые сведения о древности Руси были не нужны. И тем более подозрительной оказалась русская легенда о Славене и Русе. Славен по этой легенде основал город Славенск, но произошло это в третьем тысячелетии до н. э., так что действие это относится к эпохе бронзы, ко временам Египта и Месопотамии. Немецкие историки сочли эти легенды недостоверными и изъяли из отечественной историографии периоды эпохи бронзы и античности. Так сказать придали русской историографии научное звучание (интересно, что собственную историографию немецкие историки не только не укоротили, но даже сделали более древней).
Археологические памятники как неотредактированные тексты.
В XIX–XX вв. произошла весьма важная сортировка письменных источников в зависимости от согласованности друг с другом; все, что выходило за пределы этого согласованного массива, было объявлено недостоверным. Определенный смысл в этом был, если бы «недостоверные» источники имели бы такую же доступность для исследователей, как и достоверные. Но, к сожалению, «недостоверные» со временем практически исчезли из научного оборота. Их уже как бы и не существовало.
С XIX в. увеличилось число археологических находок, многие из которых были с надписями. Отредактировать надпись на находке вполне возможно, особенно на ее прориси, однако для этого необходимо быть уверенным, что на изделии действительно есть надпись; затем ее следует прочитать, понять, найти противоречие с существующей точкой зрения и соответствующим образом исправить. Все это требует довольно значительных временных затрат; кроме того, ряд из таких пунктов выходит за пределы компетенции специалиста. Так, археолог вовсе не обязан читать надписи, это задача эпиграфиста; археолог может лишь предположить существование надписи или сделать более осторожную помету о наличии на археологической находке неких «буквообразных знаков», но ему и за это следует сказать «спасибо». Затем подключается эпиграфист, в задачу которого входит, прежде всего, атрибуция надписи как письма определенного типа; если соответствующий тип письма науке неизвестен, эпиграфист либо должен объявить об этом открыто и заявить о существовании нового типа письма (а последствий такого открытия оказывается так много, причем не всегда приятных, что основная часть эпиграфистов предпочитает не искушать судьбу и не совершать открытия), либо попытаться прочитать данную надпись с помощью уже известных видов письма. Очень часто при этом оказывается, что читаются далеко не все знаки, так что текст, полученный эпиграфистом, становится во многом гипотетическим; другой эпиграфист разбивает исходный текст на иные знаки и получает другое «чтение», то есть генерирует иной вторичный текст, и со временем таких вторичных текстов возникает некоторое множество. Часто их содержание настолько неясно, что остается лишь гадать, что оно может означать (так, например, Е. Лазарев прочитал надпись на камне из Валаама как «Божества твердыни таинство незабвенно». Как можно не забыть таинство, если оно осталось тайной, и что такое «твердыня божества», совершенно непонятно. Неясно и то, зачем нужно было тратить уйму времени и труда, чтобы высечь подобную фразу на камне). Поэтому осознание прочитанного действительно представляет самостоятельный этап чтения, и, как правило, этим занимается уже не эпиграфист, а историк, которому подобные ребусы совершенно ни к чему. Историк в таком случае заинтересован в изменении надписи в нужную для него сторону, но без эпиграфиста он этого сделать не может. Так что нынешнее разделение труда приводит к тому, что либо каждый из либо необходим сговор между специалистами, что, разумеется, уже отдает криминалом. Поэтому археологические памятники, как правило, публикуются еще в неотредактированном виде, а чтение и интерпретация осуществляются спустя десятилетия. Но именно это и позволяет надеяться на отыскание истины.