"Завтра, - подумал молодой скульптор, - я возьму в дом служанок. Чтобы они терли зерно, пекли хлеб, варили пиво, пряли и ткали. И если матери так угодно, пускай она живет вместе с ними. Но Эсе..." - Он повернулся к жене. Но ее уже не было рядом. Тутмос рассердился. Он резко обернулся и тут увидел, что жена, присев рядом с матерью на кровати, расчесывает ее спутанные седые волосы. Нежность проснулась в его душе, и он не мог уже более гневаться на Эсе. "Какая она добрая! - подумал он. - Ей будет хорошо в городе Атона потому что она хорошая и добрая!" И он тихо вышел из комнаты.
Дом скульптора быстро наполнился людьми - подмастерьями и учениками. Хори нисколько не обиделся, что Тутмос не назначил его старшим в мастерской. Старшим мастером стал Птах, который с женой и детьми переехал в дом, предназначенный для него, а Хори и Шери пришлось довольствоваться тесной каморкой. Дом главного скульптора стал слишком мал, чтобы вместить всех помощников, необходимых Тутмосу. На хозяйственном дворе начали строить узкий, вытянутый в длину дом со множеством комнатушек, примыкавших одна к другой. Каждая из них имела свой выход во двор. Все в доме были заняты изготовлением кирпичей, которые быстро сохнут в жаркую летнюю погоду. Нужно было торопиться, чтобы закончить строительство до разлива реки. Тутмосу приходилось работать в своей мастерской за двоих, чтобы вовремя выполнить заказ царя. А ведь кроме царя у него были еще и другие заказчики. Конечно, он мог отказать им, но когда видел перед собой чье-либо особенно выразительное лицо - как, например, лицо Эйе, начальника колесничьего войска, - он не мог отказать себе в удовольствии изобразить его.
Эйе стал очень влиятельным человеком при царском дворе. Но не это привлекало Тутмоса. Он особенно любил, сидя против Эйе и воссоздавая его черты в сырой глине, говорить об учении царя (да еще как говорить!). Эйе в свою очередь был готов объяснить скульптору все, что тот не понимал и не знал. Это доставляло Тутмосу искреннее удовольствие.
Он даже не слышал, что Атон поведал царю новое откровение. До сих пор имя бога воспринималось не совсем правильно, когда говорили: "Да живет Ра-Хорахти, ликующий на небосклоне, в имени своем как Шу, который и есть Атон".
На самом же деле ни Хор, сын Осириса, ни Шу, бог воздуха, не имеют к Атону никакого отношения. Полное имя этого бога, которое выражает его сущность во всех ее проявлениях, должно гласить (Эйе, произнося это, молитвенно поднял руки): "Да живет Ра, властитель небосклонов, в имени своем как Ра - отец, пришедший в качестве Атона".
- Что значит "пришедший"? - спросил Тутмос после недолгого молчания. Почему "пришедший в качестве Атона"?
- Потому что с самого начала он жил в сердцах людей до тех пор, пока лживые проповедники не затмили его чистый свет и не забили головы людей представлениями о богах, которых не существует на самом деле. Теперь же его сын снова восстановил его господство, при этом не возникло новой веры. Просто восторжествовала наконец единственная и вечная правда.
Какие строгие черты лица у этого человека! Какое у него одухотворенное, гордое, проницательное и умное лицо! Ведь это он подготовил чуткое сердце молодого царевича к восприятию правды Атона. Разве не он был один из первых, кто поддержал замыслы молодого царя? Поэтому Эхнатон так и вознаградил Эйе: должность начальника колесничьего войска осталась за ним; кроме того, он, как бывший воспитатель Доброго бога, стал носить титул "отца бога", а как ближайший приближенный к трону - и титул "опахалоносца, что стоит справа от царя". Эйе принадлежал к числу тех немногих, кому было дозволено провожать Эхнатона в святая святых храма, когда царь приносил жертву своему божественному отцу. Он слышал славословия, которые царь собственными устами произносил в честь бога, в честь своего отца.
Тутмос осмелился спросить, может ли Эйе повторить эти славословия. Тот внимательно посмотрел на Тутмоса.
- Всякий раз по-новому, - сказал он, - новыми словами царь не устает превозносить красоту Атона. Я могу вспомнить далеко не все, но мне хочется доставить тебе удовольствие.
Тутмос опустил руки на колени. "Я, наверное, ничего не пойму, подумал он, - ведь язык, на котором славят бога, священный язык, он отличается от обычной речи. Этот язык доступен лишь царям и жрецам, а скульпторам он известен лишь настолько, чтобы они могли вырезать письменные знаки на камне". И Тутмос приготовился внимательно слушать, не желая пропустить ни единого слова.
Эйе начал:
Как прекрасно на небе сияние твое,
Солнечный диск живой, положивший начало всему!
Ты восходишь на небосклоне восточном,
Наполняя свою землю своей красотой
"Это же наш язык, - подумал удивленный и восхищенный Тутмос, - это же язык народа, а не жрецов!" И он напряженно слушает дальше, боясь пропустить хотя бы одно слово.
Ты прекрасен, велик, светозарен
И высок над землей,
Ты лучами своими объемлешь все страны,
То есть все, что ты создал один!
Ты - это Ра, ты доходишь до них,
Подчиняешь ты их ради сына, тобою любимого,
Ты далек, но лучи твои достигают земли,