Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

Юридическая машина сантиментов не знает, и вертится она не всегда в ладу с человеческой логикой и со здравым смыслом. Хорошо, пусть в законе есть очевидный пробел, тут прокуроры и судьи не властны. Но и в рамках нынешнего закона отделить заурядное от беспримерного, духовную эпидемию(воспользуюсь снова словами поэта) от спекулятивного зуда, — это, по крайней мере, им было подвластно. Не утопить в приключениях перекупщиков, в махинациях «золотых» воротил, в привычной судебной прозе (кто украл, как избил, где напился…) трагедию, святотатство, уязвленную совесть — это они могли. Обязаны были!.. Не загнать разбирательство в крохотный зальчик суда на окраине города, провести грандиозный публичный процесс (вот когда ему место!) с участием прессы, под прицелом теле- и кинокамер.

Чего не хватило: боли? совести? страсти? умения подняться над суетой ежедневной текучки? Или высоких начальственных «виз»? Просто смелости, наконец? Неужели и для этого проявления нравственной зрелости нужна еще какая-то смелость? Ни строчки в местной печати. Ни звука по местному радио. Могильная тишина.

Во мне стоны и крик,
лютый холод миров.
Ты куда ведешь меня, ров?

Куда он ведет? Может быть, в частности, к дому, где шлифует свою неостывшую память наводчик? Очевидец декабрьской казни. Легко представить себе, кто был тогда очевидцем. Кириллов мог показать этот дом. Отчего же не показал? Или некому было показывать? Не нашлось любопытных.

Публикацию поэмы завершает явно навязанный сверху редакционный постскриптум: «Виновные в преступном небрежении к памяти жертв фашизма сурово наказаны… Отпущены средства для создания мемориала… Будет создано Поле Памяти».

Насчет суровости — это, конечно, как посмотреть. Поле Памяти? Тут надо бы разобраться. В нашу бытность в Крыму по этому делу, 14 марта сего года, Симферопольский райисполком принял решение, в котором имеется пункт четвертый. Привожу его полностью: «Разрешить оставшуюся часть рва в месте расстрелянных советских граждан рекультивировать, оставшиеся деревья лесополосы раскорчевать и использовать землю под посев зерновых культур», Не это ли поле пшеницы намерен кто-то назвать Полем Памяти?

Как бы там ни было, мемориал обязательно будет. Теперь-то уж точно! Но почему для этого понадобилась поэма? Как и для памятника в Бабьем Яру — знаменитые стихи Евгения Евтушенко. Разве до тех и до этих стихов никто и не ведал, какие трагедии там разыгрались? Разве кому-то не было ясно, что небрежение к памяти убиенных есть величайшее преступление перед совестью? Перед честью живых! Сорок лет у местных начальников все руки не доходили… До чего же они доходили, интересно узнать? Какие планы и какие свершения были помехой? Сорок лет — не сорок дней… Получается (страшно подумать!) — не вломились бы кладоискатели в мученический этот ров, не было бы и мемориала.

Председатель районного нарсуда Куцеконь Иван Петрович поделился с нашим корреспондентом таким нежданным сомнением: «Если выступит газета по этому делу, у наследников тех, кто расстрелян, могут возникнуть претензии». К кому? И какие? Может быть, эти: почему поле, которое пока что пишется нес прописной буквы, сорок лет не имело даже охраны? Пусть хотя бы единственного на все поле поста. Но разве такие «претензии» (ну и словечко!) несправедливы? И нужно ли нам их бояться, этих «претензий»?

Жизнь — сюжета финал.
Суд порок наказал.
Люд к могиле спешит. Степь горчит.
К ней опять скороход
В тряпке заступ несет.
И никто не несет гиацинт.

Насчет скорохода и заступа: поэтическое прозрение или точная информация? Или, может быть, и то, и другое?

Недавно наш корреспондент возвращался из очередной командировки по делу номер 1586. В местном РОВД удалось узнать; на 10-м километре опять нашли лопату, стакан (!) и другие зримые следы ночных визитеров. Каких? Эту немыслимой сложности тайну раскрыть сыщикам не удалось. Журналист дал такой наивный совет: устроить засаду. И собрался в аэропорт.

Он уже выходил из гостиницы, когда позвонил заместитель начальника РОВД Игорь Алексеевич Волик. Совет оказался не столь уж наивным: «Скороход» задержан. Может, это и есть финальный виток сюжета? Вот она, драматургия, которую создает жизнь: отгадайте, кто задержан у рва? Наш давний знакомец Виктор Нюхалов.

Тот самый, что сказал на суде в последнем слове: «Я осознал вину. Раскаиваюсь в содеянном. Прошу не лишать меня свободы».

Тот самый, про которого написано в приговоре: «…Суд считает смягчающим вину обстоятельством чистосердечное раскаяние Нюхалова… Суд учитывает, что Нюхалов характеризуется исключительное положительной стороны… Суд приходит к выводу, что исправление и перевоспитание Нюхалова возможно без изоляции от общества…» Считает, учитывает, приходит к выводу — что это: просто привычно ложащиеся на бумагу слова или обдуманное и взвешенное решение, за которое положено отвечать?

Не все терпит бумага…